С момента Последнего Забвения один из Семи Великих Домов носил наименование Рейнхард, и уже долгие века владычествовал на территории западной Европы. Ареал Cемьи охватывал обширные земли от Бискайского залива до Балтики, покровом своего влияния накрывал Францию, Бельгию, Австрию, Швейцарию, Нидерланды, Германию, Чехию… А впрочем, существенны ли эти названия и их перечень? Ведь за это время рождались и рушились целые империи, страны меняли своих правителей, названия и очертания, Дом же менял свои резиденции от замка к замку и видоизменял фамилию, лишь малыми росчерками и легендами, оставаясь в истории людей. Как везены берегли тайну своей истинной сущности перед людским миром, так и правители их предпочитали оставлять в тени свою истинную роль. Сейчас глава Дома носил фамилию Ренард и имел двух сыновей. Двух очень разных сыновей…


Иногда Эрику кажется, что его младший брат всем своим существованием призван быть отрицанием и личной издёвкой ему — законному наследнику престола. Между ними пять лет разницы и целая пропасть, которая только ширится с каждым днём с самого рождения Шона. И это не может, не должно иметь такого значения. С высоты своего положения Эрик не должен даже замечать маленького ублюдка.

Вычеркнуть его из поля зрения — так его учит мать. Учит тому, что не удаётся ей самой… И он тоже не может. Это угнетает Эрика, он хочет уловить, дотянуться до грани, стереть или сгладить если не самого брата, то такую явную разницу между ними, осознаёт, как это неправильно — младший должен следовать за старшим, брать пример, да, в конце концов, просто завидовать праву перворожденного. Так следует. Таковы правила. Но так не работает. И причина не в Эрике, он уверен, причина в Шоне. И нужно только разглядеть, понять эту причину, разобрать механизм, и тогда, возможно, всё встанет на свои места.

И он следует за братом тенью…


Мать Эрика — королева Сильвия Ренард, урождённая Шабанн, и вовсе считала Шона маленьким исчадием ада от чресл потаскухи. «Отпрыск короля», — всегда сцеживалось с её презрительно поджатых губ как нечто постыдное, грязное и бранное. Будто зачатие незаконнорожденного хуже плевка бродяги.

К её великому сожалению, кровь Дома была ослаблена, и рождённый на свет здоровый крепкий малыш, несущий по венам его наследие и силу, для Семьи являлся более чем желанным и ценным приобретением. Как только тесты были проведены и развеяли все сомнения, Анри Герхард Ренард безоговорочно признал за ним право на фамилию и забрал под своды родового замка Рейнхард. Француженка до мозга костей, приверженка этикетов и Le Parfait*, аристократка, прекрасно сознающая, что её династический брак не предполагает верности супруга, королева бесстрастно взирала на традиционную при дворах череду фавориток, но лишь до этой поры. С мгновения появления Шона в замке была объявлена локальная внутрисемейная война на выживание.

Под «выживанием», конечно же, имелось в виду выдворение Шона из замка и недопущение даже тени помысла короля о младшем сыне как о возможном преемнике, о лишении жизни маленького принца речи не шло. Прошли те времена, когда великие короли древности могли управлять волей тысяч, когда объятые ужасом и благоговением целые народы и кланы везенов мигрировали вслед за своими сюзеренами, а Дома в своих кантонах насчитывали сотни детей с даром.

Аристократия вырождалась. Кровь Семей всё ещё связывала вассалов клятвами, перстень рода не был пустой побрякушкой, а объединённых сил Дома всё ещё хватало на покров, позволяющий везенам существовать на одной территории бок о бок с людьми, далёкими от прозрения. Но былое величие уходило. Утекало сквозь жадные пальцы владык, и каждая капля королевской крови была на счету.

Семьи приспосабливались, перенимали черты людской аристократии и даже в значительной степени мафиозных организаций: по подобному им принципу представители Домов проникали в структуру правления стран, органов правопорядка, основывали финансовые корпорации, опутывали сетью своего влияния людей и нелюдей, собирали в свои руки все возможные нити контроля.

Манипулирование, как и прежде, оставалось первичным и важнейшим из навыков правителей.
Король же возлагал большие надежды на обоих своих сыновей.


Эрик рос тонким, болезненным и внешне совершенно спокойным, тихим ребёнком, предпочитая активному времяпровождению измышления, романтические сонеты, классическую музыку и утонченные изыски… сплетен. Шон же являл собой полную тому противоположность. С ним не было сладу с того момента, как он начал ходить, хохочущим неугомонным вихрем носился он по коридорам и залам замка, сметая по пути раритетные вазы, обрушивал с грохотом рыцарские доспехи четырнадцатого века, с лёгкостью выворачиваясь из рук лакеев и помогающих им в отлове озорника охранников.

Казалось, не было неисследованного закутка и совершенно ни одного происшествия, в котором не отметился бы младший принц. Непостижимым образом оторванные кованые ручки дверей, разбитые витражи, ночные вылазки по плющу на крышу замка… Сильный, неугомонный, с буйным темпераментом и жадным хватким умом, он чем-то покорял сердца придворных: людей и везенов.

Эрик совершенно точно знал, что стоит брату появиться на кухне (куда ходить принцу, конечно же, не пристало, но Шону закон не писан) — и повара наперебой кинутся угощать его чем-то вкусным, что Львиногривы-охранники, суровые бойцы, прошедшие горячие точки в составе Французского Легиона, для которых сам чёрт не авторитет, мурчат с ним как со своим собственным племенным котёнком и втихаря учат дуэльному кодексу и бойцовским приёмам, а старый библиотекарь Жак снова делает для него подборку книг — жизнеописаний великих завоевателей и приключенческой художественной литературы, перемежая ими предписанные к изучению скучные учебники.

Эрик знает всё это, потому что следует за ним тенью, следит пристально и непрестанно, жгучее чувство в груди снедает его — зависть. Он подначивает братца на всё более опасные безумства. С раннего детства приученный к необходимости доказывать свое право на существование и равенство, Шон легко ведётся на личный вызов: сможешь? Шон может. А Эрик рассказывает матери обо всём, и она громко истерично выказывает свое возмущение поведением, порочащим королевского отпрыска, их общему Отцу.

Шону восемь, когда терпению короля, подточенному супругой, наступает конец — младшего принца отправляют учиться в закрытую элитную гимназию военного типа в Женеве. Королева блаженно выдыхает об избавлении, замок погружается в размеренность, а Эрик заводит новые привычки: ходить на подвальные этажи в застенки и допросные, допускать небрежность в аксессуарах одежды, требовать себе отдельные от королевского стола блюда у поваров, отпускать в присутствии бойцов личной охраны двусмысленные скабрезные шутки… Сам того не подозревая, так искаженно, на свой манер он восполняет отсутствие Шона в замке.

Теперь его брат приезжает лишь на несколько недель в году, он растёт и меняется слишком быстро. Выше, больше, шире плечи, отточенные манеры, неукоснительный этикет. Откуда-то появляется ранее несвойственная ему сдержанность, и все попытки Эрика поддеть его, поймать на темперамент теперь разбиваются об убийственную ироничность как о стену, метко рикошетят. Шон научился отвечать словом.

Всё явственнее становится внутреннее величие брата. Он взрослеет. Эрик жадно ловит, копит эти новые черты, добавляет в копилку к уже изученным старым и чувствует себя обманутым. Он не имеет возможности наблюдать за этими изменениями, выхватывать их сразу, создавать тень влияния. Он может только сличать и копировать. Эрик переходит грань манерности, светский лоск и дороговизна привычек позволяют не соблюдать этикет, а издевательская саркастичность, презрение к окружающим и показная невосприимчивость к чужой боли занимают нишу ироничности и сдержанности.

Он считает, что сравнял счёт.


В косых широких полотнах солнца, пронзающих фехтовальный зал от самых верхушек высоких сводчатых окон, кружатся пылинки. Они то шарахаются, то ленивыми спиралями вновь льнут к фигурам поединщиков, исполняя причудливый танец на расчерченной светом и тенью шахматной доске паркета. Звонкий металл то смыкается, то вновь расходится, выискивая слабину противника. Запах оружейного масла, которым обрабатывают клинки, гармонично вплетается в запах нагретой солнцем выделанной кожи наручей и личные запахи людей и везенов, почему-то эта животная смесь не вызывает отторжения привыкшего к парфюму аристократического носа.
Эрик снова наблюдает.

Юный принц Шон Ренард в свои тринадцать лет обладает рослым крепким телосложением молодого мужчины, с чётко очерченными линиями мускулов, что сильно выделят его на фоне других подростков. Впрочем, другие подростки мало волнуют Эрика: кронпринца удручает, что в свои восемнадцать он уже потерял хоть то мнимое и временное преимущество в росте старшего, которым обладал ещё полгода назад, при последней их встрече с братом.

Фехтует тот полутораручным мечом — бастардом, и, да, конечно же, Эрик оценил очередной вызов миру, с каким его брат выбрал себе излюбленное оружие. Это не изящная колкая французская шпага, не рапира или эспадрон, нет, братец выбрал меч, носящий бесславное прозвание «ублюдок»* и орудует им мастерски и с легкостью.

А вот учитель фехтования — седой Львиногрив Самсон, также наблюдающий за поединком со стороны, то и дело негодующе фырчет в густую бороду, он не доволен, что Шон слишком полагается на своё превосходство в силе. Вместо многоходовых комбинаций, обманок и финтов уже за парой выпадов он проводит завершающий вложенный удар, и оружие противника оказывается на земле. Слишком просто. Принцу даже не приходится думать.

По кивку учителя на паркет выходят еще двое спарринг-партнёров — везенов, теперь принц в окружении трёх, прямолинейность не лучший метод в такой ситуации. Не всегда и у его любимого ученика в жизни будет выгодная позиция.

Урок продолжается…


Эрик же думает о своём:

Любимая фаворитка отца — итальянка Джина Серафини, мать Шона, неделю назад после разговора с королём за плотно закрытыми дверями красного кабинета покинула Вену и по слухам отправилась отдыхать на Ривьере близ Ниццы… Королева уж недели две как поправляет здоровье на Мальдивах. А позавчера, сразу по приезду из гимназии Шона, в Рейнхардт был призван придворный Гримм.

Отец будто стягивает силы и расчищает пространство для какого-то манёвра. Что-то намечается. Эрику жутко интересно. Почему-то ему кажется это связанно с милым братцем, он строит догадки и предположения, но пуще всего боится пропустить момент, когда тот наступит. Неужели Семья наконец-то решила избавиться от бастарда? Но почему при помощи Гримма?

Ответы на эти вопросы не заставляют себя ждать, он получает их уже несколько дней спустя, всё в том же зале…


В тот день тренировка шла как обычно, уже пару часов в ушах Эрика надоедливо звенел металл, зарождая мигрень, когда в один из моментов наметилась пауза: Шон отошёл к скамейкам возле стеллажей оружия, где стояли бутылки с питьевой водой, и лежали полотенца, сделал пару глотков, смахнул испарину со лба и вернулся в круг.

Дальнейшее происходило очень быстро, но Эрик годами прокручивал это в голове как в замедленной съёмке.

Шон вдруг остановился, замер, вздрогнул всем телом, прижал руку к груди в районе сердца и согнулся от боли. Эрик вскочил с места и жадно подался вперёд — отравление? Так банально? Львиногривы всполошились и кинулись к младшему принцу, чтобы уже через мгновение тоже замереть. Их остановил хриплый нечеловеческий стон, в котором было различимо какое-то потустороннее рычание.

Казалось, сама материя пространства вокруг фигуры в центре зала начала расходиться, пульсировать волнами, воздух неожиданно раскалился и опалил лёгкие.

Шон вскинул голову, шок и боль отразились на его красивом лице, местами кожа буквально вскипала и испарялась, обнажая чёрно-красное жуткое сплетение мышц в проблесках пластин белеющих сухожилий, правая половина рта изогнулась в усмешке демонического безгубого оскала, демонстрируя острые неровные клыки, левый тускло-зелёный глаз без белка с вертикальной щелью зрачка замер, сфокусировавшись, как скованному ужасом Эрику показалось, на самой его душе. (Этот момент чистейшего кристального страха долго ещё будил Эрика по ночам).

Когда Шон запрокинул голову и выплеснул всю свою боль и ужас в рыке, пространство вокруг него схлынуло мощной силовой волной, присутствующих разметало в стороны, приложив кого об пол, кого о стены и мебель, а окна прогнулись дугами и оглушительно взорвались, осыпая осколками землю под стенами замка.

Возникшая после этого тишина наполнялась звуками постепенно, брат хрипло по-звериному дышал в центре залы, Львиногривы подымались в своих косматых истинных обличиях с хрустящего стеклом паркета, пахло чем-то горелым, а Эрик судорожно пытался осознать, чему он стал сейчас свидетелем.

Шон не был человеком! И это невозможно, потому что Шон несомненно наделён королевской кровью, а, значит, он просто не может быть кем-то ещё. Королевская кровь — это лакмус чистоты. Но чёрт его, Эрика, подери, если то, что он видел сейчас, не был уродливый везенский лик Колдуна.

В фехтовальный зал сбегались охранники со всего замка, все они утратили свой человеческий облик и по какой-то причине не могли его вернуть. Они вбегали в зал, напряжённо нашаривая стволами пистолетов угрозу, опасность, от которой они были обязаны оберегать принцев, и поражённо застывали, уставившись на фигуру одного из них по центру зала, от которой эта самая угроза и исходила. В растерянности они не знали, как действовать дальше.

— Опустите оружие. — Властный голос развеял их сомнения, из-за их спин в залу входил король Ренард. И Эрику отчётливо видно — он не удивлён открывшимся зрелищем. Раздосадован, да, (Эрик за долгие годы научился определять эмоции Отца), но не удивлен. И Эрику становится ясно, каков был план его величества ещё до прозвучавшего в тишине вопроса брата.

— Зачем? — Шон хрипло рычит с искаженного уродливого лица, и это пробирает до мурашек.

А королю с явным трудом даётся ответ:
— Кровь Гримма должна была избавить тебя от этого, очистить. Мы не знали, что королевская кровь в тебе изменит её свойства.

Всего мгновение, одно мгновение, и не успевают среагировать охранники, а вскрик Эрика сорваться с губ — одним неразличимым движением Шон оказывается вплотную к королю, замирает своей демонической мордой буквально в сантиметрах перед лицом Отца, заставляет видеть себя, разглядеть все в мельчайших деталях.

— А вот такой я недостаточно хорош для вашего величества?

От Шона волнами исходит сила и ярость, дикая и всепоглощающая. Колдун легко может разорвать простого смертного человека пополам голыми руками, а в подрагивающей руке принц сжимает свой меч…

Анри Герхард Ренард, глава Дома Рейнхард, в ужасе, и это не удаётся скрыть под отточенной годами правления маской, которую он всё ещё пытается держать. Шон втягивает ноздрями этот страх, пробует его языком на своем небе, а Эрик видит всё так ясно и детально, будто это он, а не Отец замер там, перед ним. Он видит, как ярость брата подпитывается этим распробованным вкусом, как опьянен им и безграничной властью над жизнью демон, как рычит внутри него хищник, загнавший жертву, справедливо требуя крови и отмщения. Как расширяется зрачок в оставшемся человеческим глазу.

Нет, не человеческом. Ничуть. Этот безумный сплав и голод, что сейчас являет брат, нельзя назвать человеческим даже наполовину, нельзя назвать даже те оставшиеся неизмененными части. Потому что он цельный, много цельнее двуликих по своей природе везенов или людей.

Мгновения застревают, вязнут в пространстве вокруг них. Замерли беспомощными тенями статисты. Только Его решение. Его власть… И Шон откуда-то находит в себе силы остановиться. Он отступает, разворачивается и в гробовой тишине уходит из залы по коридору из расступившихся везенов.

И тогда Эрик выдыхает. Оказывается всё это время, он стоял, затаив дыхание. И Эрику почти что жаль того, чему он не стал свидетелем, его ладони и затылок вспотели, в горле пересохло, живот сводит, а колени дрожат. Он буквально захлёбывается переполняющим его адреналином, подведённый к грани коллапса, а теперь в шаге от эйфории. Наконец-то он видел брата, видел его всего. И он тоже умопомрачительно опьянен.

И где-то в глубине он признается себе, если бы он мог… о, если бы он только мог, его брат не остановился бы, а довершил начатое…


Вечером, заперевшись в кабинете, Отец и Шон о чём-то долго говорят, а уже утром Шон возвращается в свою гимназию. Вызванный подряд Древогрызов спешно восстанавливает фехтовальный зал. По замковой челяди выдано повеление — молчать! И Эрик на этот раз действительно не собирается ничего рассказывать матери. Будь его воля, Шон вообще стал бы его личным секретом.

Под недоуменным взглядом Жака он стаскивает в свои покои все книги по малефистике, Ведьмам, Колдунам и всё, что находит с приставкой Hexe*** и Zauber на полках их родовой библиотеки. Самые древние книги датированы тринадцатым веком. Забвение коснулось всех.

Он знает, что это всё равно не то, он не найдёт в книгах полной нужной ему информации. Его брат совершенно особый случай, вид, неизведанный поколениям прежде, гибрид, но в этих сохранившихся источниках он надеется найти хоть отчасти описание его природы. Одно то, что только после успокоения бешенства Шона паникующие везены в замке смогли, наконец, принять человеческий облик, говорит, насколько сильна в нём королевская кровь и влияние на тварей, и о том какие перспективы открывает это для их Дома, для Эрика. Генетический нонсенс! Вливание и удачное смешение чуждой крови запустило затухающие, почти атрофированные процессы родового дара. Глаза Эрика лихорадочно загораются от одной мысли об этом.

— Теперь всё будет по-другому, совсем по-другому, милый братик. Нам предначертано бок о бок творить великую историю! — шепчет он в темноту.

Но его планам не суждено сбыться.


Разве ж утаишь волка в стаде овец, а грандиозное событие в стенах Дома от женских ушей? Уже две недели спустя, лишь только вернувшись в замок, королева Сильвия узнаёт о случившемся и ведьменском происхождении Шона. В безобразном скандале, устроенном Отцу, кляня ведьму-фаворитку, посмевшую так его окрутить, и позорное «дьявольское отродье», во лжи прожившее столько лет в их семье, она грозится им всеми возможными карами и смертями.

Король запрещает ей даже думать об этом, Шон — его сын и неприкосновенен, но, зная темперамент своей супруги, понимая, что личных средств на наемников у неё в избытке, он решает, что осторожность не будет излишней. Тем более, что с её подачи ситуация в любой момент могла обостриться сторонним политическим вмешательством. Поводом для конфронтации с их Домом мог стать «Закон о Чистоте»****.

В тот же день Джина отправляется в Женеву на его личном реактивном самолёте и выдергивает Шона из гимназии прямо с урока. Они исчезают.

Восемь долгих лет Эрик больше ничего не знает о брате и его судьбе. Всё, что ему известно из коротких сдержанных ответов Отца на его расспросы — что они с матерью скрылись где-то в Америке.

И он почти ненавидит свою родную венценосную мать, сумасбродство и ревность которой разлучили его с нелюбимым, вечно раздражающим идеальным чудовищем-братом — той частью Эрика, которая дополняла его, насыщала и, как оказалось, вела к небывалому величию.

Эрик компенсирует себе утрату, заводит «безобидное хобби», как он сам иронично это называет — увлечённо собирает зверинец. Коллекцию из представителей опаснейших видов везенов, в которую входят разномастные хищные исполнители. Наблюдать за их повадками, а иногда и присутствовать на трапезах почти так же интересно. Жемчужиной коллекции становится Сквернозуб…

И всё равно мысли о брате не отпускают. Он уверен, что Отец поддерживает контакт с Джиной, узнаёт через неё вести о Шоне, следит за его успехами. Простил ли Отца брат? Позволяет ли участвовать в своей жизни хоть издали? Король никого не подпускает к информации о младшем сыне и его матери и на пушечный выстрел. И Эрик терпеливо ждёт. Он знает брата достаточно хорошо, тот ни за что не сможет оставаться в тени, вне игры… Он проявит себя.


Шону двадцать один год, когда от него приходит известие больше похожее на ультиматум.

Через официальное представительство Совета он сообщает Феррат и всем Семи Домам, что выбирает своим кантоном Портленд в Орегоне и по праву Принца крови Рейнхард закрепляет город и близлежащие ему земли за своим протекторатом. На город никто не претендует, главы Семей посмеиваются над горячностью молодого Ренарда, возродившего традицию покрова крови в таком Богом забытом уголке. Король Анри Герхард Ренард подтверждает законность его права и фамилии, Шон всё ещё причислен к Дому.

И тут же начинается осторожный сбор информации на объявившегося «принца в изгнании». Запрашиваются официальные источники, а Портленд наполняется эмиссарами.

Недоумение и пересуды светского общества вызывает буквально всё, например, выбранная им профессия. Казалось бы, перед Шоном Ренардом, окончившим с отличием престижную военную академию Вест-Пойнт и получившим второе высшее юридическое образование заочно, открывались все двери. Он мог сделать карьеру военного атташе или перебраться в штабы Вашингтона, тот же огромный Нью-Йорк был совсем рядом, но он избирает службу в Полиции Портленда, перебирается в захолустье, объявляет его своим кантоном и начинает подъём с самых низов — от простого патрульного.

Мирок сословия аристократии довольно узок, и Шон, с его скандальным происхождением и вотчиной на отшибе, притягивает любопытные настороженные взгляды Семей как магнитом.

Всё, что непонятно — непредсказуемо, всё, что непредсказуемо — опасно.

Исподволь его изучают и прощупывают. Эрик в числе прочих, и это его забавляет — всё как в старые добрые времена, только его манию теперь разделяют и другие. Он с нетерпением дожидается первых донесений из Портленда, перебирает кипу фотографий, подолгу жадно вглядывается в такие знакомые породистые черты, узнавая их заново.

— Здравствуй, брат. Я скучал. Нет, правда. — Эрик отпивает глоток виски и, пальцами проведя по угловатому профилю на глянце, продолжает движение кисти, сбивает стопку фотографий на бок, размазывает пятернёй по столешнице так, чтобы, распавшись, они создавали общую картину и можно было видеть по краешку каждой.

На одной фотографии Шон в компании миловидной блондиночки. О! Вот, а вот и другая, и еще одна.
— Предпочитаешь светленьких, м? — Эрик улыбается в стекло стакана. Он уже знает, с фавориткой какой масти проведёт сегодняшнюю ночь…


Вскоре уже всем становится очевидна одна очень занятная тенденция — везены мигрируют. С разных концов Америки они стекаются под покров младшего Ренарда, и с каждым годом зеленый лесистый Портленд — идеальный природный ареал для звериной ипостаси существ — увеличивает плотность своего населения.*****

Конечно же, везены вольнолюбивы и скрытны, невозможно вести точную учетную статистику или какую-то доскональную их перепись, но шпионы Семей, всё так же традиционно разведывающие ситуацию на местности, поражённо докладывают, что чуть ли не каждый пятый житель города — везен. Кажется, древнейший очаг и место скопления, Прага, уже оставлен далеко позади по соотношению везенов к людям.

Сила личного покрова принца начинает производить впечатление на Семьи. Становится понятно, как младший Ренард организовал контроль над всей этой дикой массой, для чего он буквально встроил себя в структуру органов правопорядка Портленда: не имея разветвленной агентуры Домов и такого же множества исполнителей, он пользуется человеческими ресурсами, а то и лично своей рукой доносит закон до населения и гостей. То есть буквально. Известны случаи. Эрик трепетно собирает все кровавые подробности.

Он всё чаще слышит о раутах и встречах, на которые приглашают брата. Шон обрастает связями, но совершенно точно не стремится к встрече с Семьей.
В отличие от других, только начинающих прозревать, Эрик давно знает скрытый потенциал брата, и его бесит невозможность принять меры, прибрать его к рукам, пока Шон ещё молод и зелен.

Отец не позволяет вмешиваться в дела кантона брата, давить на него, и, кажется, совсем не ищет путей к воссоединению. Его недальновидность раздражает, и Эрик старается как можно больше перенять нити управления Домом, он не собирается, подобно пугалу Чарльзу Уэльскому, фигурально выражаясь, до седых внуков ждать престола. Отцу давно пора уходить от дел.

Хотя это тоже своего рода гарант. Пока жив и правит Король Анри Герхард Ренард, Шон не выступит против Семьи и сводного брата.
Как это поэтично: Отец между ними, словно меч на ложе между Зигфридом и Брунгильдой, блюдет честь братского союза******.

Но будет ли он довольствоваться Портлендом вечно? Сомнительно. Шон закусил удила и целит если не на Мировой порядок, то на родовой трон уж точно.

С одним Эрик согласен: у брата уже есть отведенное ему место, и оно в Семье, подле Эрика. К этой мысли подводит и ужасное личное откровение самому себе: ему уже тридцать пять, а ни одна из его многочисленных фавориток так до сих пор и не смогла понести. Выход из ситуации довольно прост и многократно осуществлялся в истории аристократии — отцом его сыну суждено стать Шону…


А потом на горизонте Портленда объявляется Гримм. С ключом. Все линии сходятся в одной точке пространства и времени. И когда Эрик это понимает, он оглашает хохотом свой любимый каминный зал с портретом Императрицы Марии Александровны.

Ну право же, да все Семьи знают эту легенду! Её рассказывают маленьким принцам и принцессам нянюшки как сказку на ночь.

— Давным-давно, в тридевятом царстве… Когда величие Семи Домов было непоколебимо, а на служении Королям стояли верные рыцари–Гриммы, бушевали кровопролитные войны везенов, долго бушевали, рьяно, так, что уже многие и не задумывались о том, что следует блюсти тайну и нарушали запрет разглашения людям, в открытую принимая перед ними свой везенский облик. Существование их мира оказалось под угрозой. Много больше людей, и не в природе человеческой уметь соседствовать с отличающимися от них видами. И тогда Короли опустили на мир сплетённое на их крови заклятие последнего Забвения. Под их покровом заживо сгорали везены, открывшие свою личину людям, в хранилищах и библиотеках полыхали свитки и книги, в которых было хоть слово упоминания о сокрытом. Гибли сотни и тысячи. Суровая кара настигала всех и всюду. Не минула она и невинных, народы потеряли накопленные поколениями знания, сохранилось в искаженном виде лишь то, что смогли передать устно. Артефакт, дававший такую силу заклятию и Королям, хранился в Константинополе. Семерым было поручено перепрятать его, и Семеро предали. Семеро Гриммов спрятали артефакт в одним им ведомом месте, запечатали ключами и разделили на семь частей карту. Легенда гласит, что даже если собрать все части воедино, лишь истинная интуиция Гримма может провести по пути и только король с истинной кровью может завладеть артефактом.
Ну, не прелесть ли?

Ключи. Гримм. Шон.

Эрик намерен заполучить все ингредиенты по этому рецепту.

— Видишь, брат, я теперь тоже немножко Колдун…

_____________________________________________
*Le Parfait — совершенство (фр.)

**Бастарды
Бастард, или современный espee bastarde, является типом меча, датирующегося примерно началом 15 века. Он получил такое имя, потому что не вписывался ни в семейство одноручных мечей, ни в семейство двуручных, вследствие чего он был назван «ублюдок» (именно так переводится слово «bastard»). Эти мечи обладали более длинными эфесами, подобными эфесам полуторных мечей. Дополнительного места на гарде было недостаточно, чтобы держать меч обеими руками, однако его хватало, чтобы использовать несколько пальцев или часть кисти, обеспечивая дополнительные рычаги. Длина меча в 115–140см помещала бастард на полпути между более коротким одноручным мечом и большим (и иногда полностью двуручным) полуторным мечом.

***Hexe — ведьма (нем.)
Zauber — магия (нем.)

****«Закон о Чистоте» Reinheitsgebot (нем.). Древний закон о чистоте Везенов, запрещающий браки вне своей расы. В наши дни смешанные барки видов все еще табу и Орден Чистоты Мира проводит радикальные кровавые демонстрации, уничтожая правонарушителей и их семьи.

***** С 1994 года и по 2010 год население Портленда с 450 тысяч выросло до 588, что составляет почти тридцати процентный прирост. Автор не берется утверждать, что всему виной только миграция везенов, но на фоне демографического упадка города вплоть до 90-тых годов… Однако, да, тенденция!)))

****** Главный герой скандинавского эпоса Зигфрид три ночи делит ложе с Брунгильдой — невестой друга, но кладет «между нею и собою меч свой, чтобы соблюсти клятву братского союза»… (с)
Сюжет эпоса вошел в «Кольцо нибелунгов» — цикл из четырёх эпических опер Вагнера.