«Это мое дыхание. Это мой полет»
Оба произведения, и «Когда закончится дождь», и «Наши люди», принадлежат одной художественной вселенной. Насколько тесно они связаны? Может ли читатель со стороны понять и прочувствовать этот мир полностью? Что требуется сделать для того, чтобы произведение оказалось самодостаточным и в то же время гармонирующим со всем циклом?
Это вопрос становящегося отношения. Моего — к циклу «Свидание с собой». Изначально задумывалось, что каждый из текстов будет очень тесно сплетен с остальными — да, вплоть до невозможности полноценной интерпретации его в отрыве от остальных. Как показала трансильванская практика — не самый благоразумный ход. Каждый новый текст я теперь стараюсь сделать максимально завершенным, независимым. Поэтому на вопрос «что требуется для этого», смогу ответить лишь по завершении всего цикла — когда сама научусь и буду знать. На данном этапе, мне кажется, читателю для знакомства достаточно прочесть пару повестей. Они, во всяком случае, коснутся разных сторон мира. А вот полностью он пока недоступен, потому что много моментов, вскрывающих секреты этой реальности, запланировано на последний текст.
Как показалось, «Свидание с собой» стояло у самых истоков цикла. Так ли это? Во всяком случае оно неуловимо отличается от поздних повестей — это и нюансы творческой манеры, и большая фокусировка на главной героине.
Да, именно со «Свидания» все и началось. Новая жизнь, новые тексты… моя проза в принципе. Мне было важно понять, что происходит внутри, что ждет вовне. И я не хотела просто плыть по течению, но — творить свою жизнь, самостоятельно определять, какой она будет. Определила. Не жалею. Сейчас уже не так актуален столь акцентированный самоанализ, основные приоритеты расставлены. А кроме того, в ходе написания первых текстов объявились новые персонажи, которые потребовали утвердить и их существование тоже. Хочется говорить о них, таких интересных мне, таких любимых. И делать это — целесообразно. Кстати, еще одной причиной первоначальной «творческой манеры» был тот факт, что адресовалось «Свидание» исключительно моей Музе, и попасться на глаза кому бы то ни было еще не должно было. Но Муза распорядилась иначе
То есть это была первая повесть вообще?
Да, и я по-прежнему считаю себя поэтом.
«Хочется говорить о них, таких интересных мне, таких любимых» — чем они интересны и чем любимы? Как складываются отношения автора и персонажа?
Мы в довольно теплых отношениях. С большинством из тех, с кем знакомы лично. Остальные вызывают у меня уважение, восхищение, восторг… Нельзя сказать однозначно, чем. Каждый хорош по-своему. Сочетанием черт характера, реакциями на те или иные события, своей вампирской специфичностью (каждый из бессмертных обладает какими-то уникальными способностями). Интерес к ним ко всем сохраняется постоянно, потому что я узнаю их не сразу. Что-то наблюдаю, что-то рассказывают мне о них другие… Чем дальше, тем больше нового. Это захватывает, заставляет работать над воспроизведением этого мира дальше. Я не придумываю его — наблюдаю, с неослабевающим любопытством и вдохновением.
«Находимся в теплых отношениях» подразумевает признание за ними права на независимость, их оживотворение. Какова степень ощущения их реальности?
Стопроцентная. Это тот мир, в котором я живу. И он прекрасно совмещается с «авторско-читательской» реальностью.
Есть ли в Ваших текстах разделение на типажи (элегантный мужчина с харизмой, девчонка с рюкзачком, интеллектуальный и безупречно-воспитанный хищник) и есть ли любимый типаж?
Скорее, нет. Для меня каждый из героев — индивидуальность. Я имею в виду главных. Второстепенных, может, и можно было бы так рассматривать, но я этого никогда не делала. Совсем откровенно-ярлычные товарищи быстро умирают.
Ваше отношение к вампирам можно определить как любование? Почтение? Восхищение?
Все зависит от личности вампира. Я любуюсь и восхищаюсь определенными чертами характера или внешности, талантом; с почтением отношусь к мудрости и внутренней силе… Вампир же как существо — хищник. Сильный, коварный, бессмертный. Всегда опасный. Не угадаешь, чем обернется встреча с ним. Поэтому я к ним — всем без исключения — отношусь с осторожностью.
Так нужно ли человеку стремиться к сближению с ними? Проявлять к ним интерес? Можно ли сказать, что в Ваших текстах такие попытки всегда чреваты — и это естественный исход?
Сближение сближению рознь. Кто-то ищет в лице вампиров поддержки и защиты. Кому-то нужны знания. Иной пытается поймать выгоду. Кто-то жаждет обращения. Моя донорская сущность жаждет отдавать. Хотя от Вечности я тоже не откажусь. Но в итоге не человеку определять последствия. Да, попытки чреваты. Не смертью — так зависимостью. Хотя некоторым может «повезти» остаться проигнорированными.
Можно ли сказать, что большинство людей, интересующимся вампирами, подсознательно, может быть, жаждут бессмертия, и можно ли определить, какова доля тех, кто обладает этой самой «донорской сущностью»? Что вкладывается в это понятие? Как распознать «донора в себе» по другим признакам? И является ли автор — любой — в большей степени донором, ищущим знания, ищущим вечности?
Мне сложно судить о большинстве. Могу лишь предполагать варианты, а уж процентное соотношение — дело статистов. Думаю, люди в принципе хотят жить, как в сказке: долго (= вечно) и счастливо. То, как предстают вампиры во многих современных трактовках, выглядит соблазнительно и многообещающе. И думать о последствиях обращения многим, наверное, просто некогда. Либо незачем, если вампиры воспринимаются как метафора, просто приятный образ.
Когда я говорю: «Не отказалась бы от Вечности», — прекрасно понимаю, какой будет цена. И, полагаю, могу представить (пусть и не в полной мере), сколько проблем в реальной вампирской жизни. Я уже прошла путь от категоричного «никогда и ни за что» до уверенного «я согласна». И в то же время знаю, что буду прилагать все усилия, чтобы сохранить себя тем, что я есть, развиваться — но не губить.
Что касается донорства… Как тут дашь рецепт? Я ощущаю это в себе всю жизнь, с самого детства (о вампирах тогда и речи не шло). Делиться, отдавать, быть для кого-то, жертвовать… Назовете альтруизмом? Не выйдет. Я понимаю, что это нужно — именно мне, я собственную потребность удовлетворяю, так что вполне эгоистична. Не просите у меня кусочек личности. Или забирайте всю целиком — или прощайте.
Об авторах так обобщенно тоже судить не возьмусь. Все очень индивидуально. Некоторые — именно создатели. Они собственноручно ваяют свою вселенную, определяя: здесь надлежит быть тому-то, а здесь — этому. Доноры ли? Есть другие, которым важно услышать, сохранить, передать в точности. Я отношусь ко вторым. Ну а о Вечности (как минимум в памяти человеческой), втайне, пожалуй, мечтают все.
Звучит достаточно двойственно: так для Вас лично обретение вампирской вечности скорее «губить» или «сохранить себя»? Что касается желания отдавать себя целиком — разве создатель не творит вселенную именно ради того, чтобы ее отдать?
Двойственность — от недостатка информации. Я не знаю наверняка, как будет. Для меня Вечность ночного бытия — это безграничная возможность развития, совершенствования, творчества. Но я прекрасно понимаю, что с Хищником внутри себя придется если не бороться, то договариваться. И тут уже буду стараться не изменять себе.
Во-первых, отдавать себя в процессе творчества — это одно. Отдавать результат творчества — несколько другое. Я не создатель. Я, скорее, историк. Моя задача — правильно увидеть и сохранить. Утвердить бытие уже существующего мира словом.
К вопросу о возможности договориться с хищником внутри себя. В одном из обсуждений — кажется в общей беседе — затрагивалась возможность сосуществования гения и злодейства. Возможен ли в принципе такой вариант? Вы создали образы вампиров-творцов. Но много ли творцов среди хищников?
Что считать злодейством? Убийство? Мы не обвиняем кошку в злодействах, несмотря на то, что она довольно жестоко играет с мышью, прежде чем съесть ее. Да и не гарантия, что съест, а вот убить — убьет. Вампир — тот же хищник. Это не оправдание, это факт. Я думаю, к вампирам, как и к людям, подход будет по принципу благоразумия, целесообразности. С поправкой на сущность. Человек убивает другого — это злодейство? А если он при этом защищал собственную жизнь? Вампир-убийца — злодей? А как быть с тем, что его собственная жизнь поддерживается этим? Все — вопрос меры. И, пожалуй, тех чувств, с которыми льется кровь. Вопрос отношения, глубоко личностного. И, если честно, я не понимаю персонажей-вампиров, на протяжении веков страдающих от необходимости убивать (если таковая вообще есть). Я бы страдать не стала. Свести же к минимуму мучения других — да, такой вариант рассмотреть можно. ;)
Вампиров-творцов не много. Даже среди моих персонажей. Из известных мне…шести-семи десятков — только восемь набралось. :) Творцы — не только в сфере искусства.
Да, таким и должен был стать следующий вопрос. Хищность и жестокость — стоят ли они в одном ряду? Или жестокость присуща только людям, а беспощадность хищника — его естественная черта, которую нельзя судить?
В один ряд их ставить нельзя. Это не равноценные понятия. Не взаимозаменяющие — и не взаимоисключающие. Жестокость — это свойство характера. Хищность — биологическое свойство… Беспощадность и жестокость, кстати, для меня — тоже разные вещи.
Вы создаете достаточно классический образ вампиров. Многие из них наделены уникальными способностями, но в целом они укладываются в канон — притягательны, красивы, элегантны, воспитаны. Не хотелось ли завести в произведении вампира иного типа?
Монстра-носферату? :) Нет. Во всяком случае, не в этой реальности.
Наверное, этот канон — и мой личный тоже. В моих текстах есть и отрицательные персонажи, просто читатель их еще толком не видел. Виконт Равенский, Пуатье, вампиры клана Бешеных… Исполненным негатива изначально задумывался Фир, младший Наследник Киры, а также Ивлио Ларанжейра… Но вот беда: я знакомлюсь с ними ближе и понимаю, что однозначности в характерах нет. У идеального Альберта — свои слабости, у великолепного Сфинкса — свои… А те, кого хотелось перевести в стан "врага" — оказываются не лишенными достоинств, заслуживающих уважения. :)
И еще один момент: не кажется ли, что такой образ вампира — всего лишь персонификация вечности, которую мы одновременно жаждем, которой любуемся и которой страшимся, поскольку чувствуем ее превосходство и чуждость?
Очень похоже на правду. :) Такую неоднозначную, заманчивую, желанную правду… с окровавленными клыками.
В исполнении Ваших героев даже убийства и жестокость поданы красиво. А какую жестокость и какое насилие вы бы не стали описывать красиво? Не стали бы описывать вообще? Где для Вас пролегает грань, за которую нельзя заходить вообще?
Мучение или убийство детей и животных.
Кстати, говорили же о хищниках, а хищники как раз питаются другими животными, детенышами в особенности.
Тогда уточню: бессмысленное мучение тех и других. Потому что они не способны выбирать, полноценно принимать решения, не способны защищать себя. Не могу найти иного объяснения — чувство на уровне инстинкта. Наблюдение подобного (сюда же могу отнести моральное подавление детей) вызывает дикое желание размазать обидчика по асфальту. Хотя и я не без греха - была пара случаев в моем детстве, которых до сих пор себе простить не могу. Из серии «непротивления злу». Должно быть равновесие сил, хотя бы умозрительное.
А вампиры с их априори признанной жестокостью никогда не ассоциировались со злом? Как же тогда быть с вампирами и людьми, между которыми не может быть равновесия сил?
Скорее, они никогда не ассоциировались с добром. Вампиры сами прежде были людьми. Это, конечно, не ставит их на один уровень, но дает человеку шанс. Не в физическом сопротивлении, так в интеллектуальном, в силе духа и т.п. У котенка в руках озлобленных, раззадоренных друг другом подростков шансов — ноль.
А чем может защищаться человек? Как ему использовать шанс?
С Ирвиком — никак. С Кирой… один уже использовал. :) Мне кажется, умный человек, жаждущий (и способный!) выживать — найдет способ. За секунду сориентируется в ситуации. А нет… нужен ли он такой?
Все рассказы и повести сейчас взаимосвязаны. А что будет после того, как эта вселенная окажется полностью освоенной? Возможно ли в принципе долгое существование в рамках одного мира? Будет ли чувство опустошенности, если ее возможности окажутся исчерпанными? Есть ли потребность в сторонних рассказах?
Мне сложно представить, что она когда-либо окажется освоенной. Мир изменяется (я стараюсь писать в режиме реального времени, но очень много отсылок приходится делать к прошлому), герои развиваются, появляются новые… Я постоянно пробую что-то новое в плане формы. За три года — три повести и рассказ… ну пара песен… а планов — громадье, и еще множатся. Думаю, еще спасает от исчерпанности то, что я стремлюсь воплощать ее не только в текстах. Это и создание образов в куклах, и обустройство их жизни, и фотосеты… Думаете, для эпатажа здесь ною о недостатке времени?
А сторонние рассказы мне с завидным постоянством поставляет Трансильвания. Даже в отсутствии необходимости.
Кстати, возникал вопрос: обычно связанные друг с другом произведения можно отнести либо к хронологическим циклам, когда пишется продолжение истории, либо к освоению разных областей мира. Как стало происходить разрастание Вашего мира? Потребовалось ли развить чью-то историю или это были такие несвязанные спорадические вспышки историй о перефирийных персонажах?
Возможно, буду немного путаться в последовательности (да, совершенная память вампиров — еще одно свойство, которого мне крайне недостает), но общую картину постараюсь восстановить.
Повесть «Свидание с собой» создавалась как миниатюрный монолог. Одна-единственная встреча, взгляд изнутри. Выросло в путь к себе. Персонажи многие были неясны (некоторые до сих пор), и обстоятельства… Понятно стало, что остановиться на этом я не смогу. Нужны были причины происходящего, нужны были характеры (и, разумеется, истории) героев. А еще был в наличии дневник, совершенно не литературный, просто запись снов — и требование Музы: опубликовать. Или использовать. Он лег в основу новой повести («Начало»), которая свела несколько линий воедино, дав обоснование сложившейся ситуации, объяснив, почему, собственно, девчонка оказалась в руках вампира. И введя новых персонажей. Параллельно возникла мысль, что надо бы взглянуть на проблему еще с чьей-нибудь стороны. Клуб Теней, принадлежащий вампиру, оказался самым подходящим местом для наблюдений. Появился хакер Макс, частично раскрылся владелец клуба Альберт с его правилами бдсм-сообщества и жесткостью их соблюдения. И здесь, как и в каждом следующем тексте, неминуем оказался уже известный бонус в лице новых героев. «Дождь» начинался со стихотворения и картинки (тоже из периода снов, довольно давнего уже). Здесь акценты сместились (делали они это не один раз в процессе написания), превратив повесть в более самостоятельную, глубже окунув читателя в мой вампирский мир, раскрыв некоторые его особенности (именно строения мира). Да еще и образовались сопутствующие тексты-легенды. Рассказ «Право на откровение» был требованием Музы, возжелавшей менестрельскую балладу. Историю «Наших людей» Вы уже знаете. Следующие тексты я тоже планирую делать самостоятельными ответвлениями сюжетных линий, отдельными историями персонажей, которые будут работать на глобальную цель.
Клуб Теней же образовался — в силу специфичности предмета. А спровоцировано его рождение было появлением в нашем доме двух первых кукол bjd, воплощений моего Альберта и Лаурица, принадлежащего Сфинксу. И он пишется в соавторстве.
Невозможно было бы обойти в разговоре уже упомянутых кукол. Какое участие они принимают в появлении новых произведений — или это, наоборот, произведения вызывают к жизни их?
С этими товарищами тоже — комплект индивидуальных историй. Лауриц приехал и без спроса вломился в текст. Альберта я уже знала, так что увидев куклу, просто сказала: «Это он!». Мирте-люция, Ламио, Этрих тоже просочились в тексты, стали их частью уже после того, как в полиуретановой версии попали в руки к нам. Известного по «Началу» и «Дождю» алхимика Тамира мы искали долго, целенаправленно. Сейчас кукло-вампир еще доукомплектовывается, но ведет себя совершенно по-свойски. Кстати, в ближайшем грядущем тексте он не главный герой, но весьма значимая по функционалу величина. Да даже мелкие звери — и те вписались в систему художественного мира. Не преминув, кстати, развить и свой собственный, сказочный. О Сфинксе я уж и не говорю.
Логично спросить: сколько всего в цикле произведений и героев?
В «Свидании с собой» — 10 опубликованных (включая миниатюры) текстов, еще пять (пока) — в процессе разработки и написания. С подсчетом героев несколько сложнее. Только вампиров (знакомых и полузнакомых) насчиталось порядка 60. Людей, наверное, не меньше. А скольких персонажей я еще не знаю…
Сразу хочется спросить: а как удается совладать со всем этим обширным хозяйством? И отличается ли по ощущениям это от работы над масштабным романом?
Если честно, мне пока не знакомо ощущение работы над масштабным романом. Надеюсь его познать, работая над последним текстом цикла. Пока же остаюсь на переходной стадии от повести к роману скромного такого объема. Но материалов, Вы правы, очень много, в моей голове, оснащенной сложной системой самопроизвольно открывающихся форточек, удержать все невозможно. Поэтому — таблицы, списки, схемы, зарисовки, тетради, контурные карты, mp3-файлы… Собственно, показать, как организован творческий процесс, было одной из основных задач «Дождя».
На Ваш взгляд, читатель угадает эту задумку, или воспримет упоминание этих организационных тонкостей как деталь, привнесенную для украшения повествования?
Я уповаю на сообразительность читателя, как правило. И каждый раз хочу заставить его думать. Что уж он сумеет распознать в тексте, то ему и достанется. А растолковывать все до мелочей — увольте.
На самом деле я раньше не задумывалась о творчестве именно как процессе. Это была вспышка, порыв вдохновения, несколько минут (максимум час-полтора) работы над текстом — и результат. Если совсем распластаться по ветру — то ночь. Но то были стихи. Они до сих пор так и рождаются. С прозой оказалось по-другому. Опять же, может, и не стала бы все раскладывать по полочкам, если бы не Сфинкс. Угораздило его сказать, что я работаю над текстом иначе, чем он привык видеть. Стала постепенно разбираться — а как иначе? Мне самой сравнивать не с чем, поэтому просто постаралась изложить весь процесс, как он есть. От зарождения идеи и сбора материалов, до их обработки и конечного продукта. Не минуя глобальный устремлений, склонностей… Замкнула текст на тексте же: в повести показан процесс, сама повесть — и есть результат.
И насчет «заставить думать». Получается, текст преследует некую воспитательно-образовательно-просветительскую задачу?
Получается, я просто игнорирую читателей, не способных или не желающих включить мозг. Мне бы не хотелось, чтобы мои тексты относились к разряду массово-развлекательного чтива.
А где проходит граница между текстами, побуждающими думать, и развлекательным чтивом? У Вас никогда не было ощущения, что Ваш текст может сместиться к развлекательному, если Вы, например, пойдете на поводу у желания включить в него какой-то эпизод или линию? Или же эти свойства текста закладываются в него уже на этапе его зарождения?
Когда я читаю какую-нибудь повесть, или роман, или даже стихи, я как-то чувствую, приходится мне напрягаться, чтобы понять произведение, или нет. Подключать воспоминания, поднимать ассоциации, искать двойные смыслы… просто думать. Если читается предельно легко и не требует каких-то движений ума, если не всплывает множество дополнительных слоев, не возникает ощущения многомерности — это развлечение, и мне оно не интересно. Не утверждаю, что мои тексты на данной стадии именно таковы — но это одна из составляющих идеала, к которому я стремлюсь.
То ли это, что требуется читателю, в особенности читателю вампирской прозы?
Я не знаю, что требуется каждому конкретному читателю. Я пишу так, как это необходимо мне. И едва ли буду снисходительна к тем, кто вампирский роман хочет видеть как райский сад с уютно спрятавшейся в зарослях роз скамейкой, где можно беззаботно понежиться на солнышке, сорвав цветок и лениво перебирая лепестки.
Сразу хочется зацепиться за слова «так, как необходимо мне» - а еще спросить, можно ли сказать, что в Вашем саду на первом плане будут шипы роз?
Создание текста — магия. Я чувствую жизненную необходимость воплощать наблюдаемый мною мир, утверждать его всеми доступными способами. И делаю это. Это мое дыхание. Это мой полет. Я не вижу своей задачей ублажать читателей. Понравится — хорошо, порадуюсь. Искренне порадуюсь. Не понравится — не моя проблема. В моем саду обязательно будут розы. А гармоничное соотношение шипов и нежных бутонов уже давно определила природа.
Подразумевается ли, что отношения Творца и Музы всегда носят оттенок бдсм и можно ли предположить, что в какой-то степени они эротичны по природе своей? И можно ли сказать, что творчество — это одновременно наслаждение, но неизменно и боль? И открытие новых горизонтов и сил — прежде всего в себе?
Повторюсь: мне не с чем сравнивать. У меня в жизни была и есть только одна Муза. И едва ли будет нужен кто-то другой. Про себя могу сказать точно: только такие отношения и возможны. О других лишь предположу: из всего широкого спектра bdsm — однозначно между Музой и Творцом будут проявляться отношения доминирования-подчинения. То, что вдохновляет тебя — имеет над тобой власть. А эротический характер для такой зависимости вовсе не обязателен.
Творчество — наслаждение и боль? Да, безусловно. Во всевозможных вариантах взаимной зависимости. Ко мне — в разных ситуациях — применимы все.
И с раскрытием перспектив внутри себя тоже соглашусь. Буквально недавно попадалось мне (не вспомню источник) высказывание со следующим смыслом: «Когда яйцо разбивается изнутри — это всегда жизнь; когда снаружи — гибель».
Эротика в тексте - что требуется от автора для того, чтобы она была как искусная гейша - не пошлая, не деревянная, не взывающая к низменным инстинктам?
Минимальный набор, полагаю, — искренность и личный опыт. Если в этот коктейль добавить щедрую порцию чувственности и поэзии, как раз и может получиться желаемое.
Спровоцировали прямо-таки на любопытство: а если автор совсем юн, но по сюжету ему потребовалась позарез эротическая сцена? Как ему быть? В отсутствии опыта?
Позвольте встречный вопрос: какая мысль юного дарования может потребовать для своего воплощения эротическую сцену? Взятая откуда-то со стороны? Не прожитая? Так никакие рецепты не спасут, она все равно будет искусственной. А если что-то зародилось в душе и требует именно такого выхода, значит некий минимальный опыт, пусть даже умозрительный, у него есть.
Но разве эротика возникает в произведении не по диктату сюжета?
В моих текстах она, скорее, средство для раскрытия характеров. И — неотъемлемый знак авторского присутствия.
А вопрос авторского присутствия, скорее, я бы даже сказала, авторского вторжения в тексты - это принципиальная позиция? И чем она обусловлена?
Это не позиция, скорее, сложившийся на данное время факт. Обусловленный все той же неугомонностью Арахны, ее стремлением быть предельно честной и открытой — этакий психологический эксгибиционизм. В ближайшем тексте (в романе «Наместник») я вообще предпочла бы обойтись без подобного эротизма. И даже несмотря на присутствие этой мазохистки в числе «провоцирующих» героев, наверное, смогла бы, но… Есть сцены, на которые иначе, чем ее глазами не взглянуть.
Кроме того, большое значение, я думаю, имеет то, что в этом художественном мире открыто заявлена первостепенная роль автора как силы, поддерживающей существование этого мира (как в «Дожде», но глобальней). Вся реальность крайне автобиографична. А автора мы знаем.
Не считаете ли Вы, что Ваши повести и рассказы — это в большей степени темное фэнтези, а не чистая мистика? И, как я понимаю, навещать другие жанры Вы не планируете?
Мне не свойственно привешивать к текстам жанровые ярлычки. Тем более что я не никогда не бываю уверена в их адекватности. Поэтому отвечу так: я люблю играть с формой, как бы она ни называлась. Никогда не откажусь от поэтических вкраплений (или вливаний, как пойдет) в текст. И, разумеется, не собираюсь оставлять свой мир, своих героев. Так что, скорее всего, да — в рамках привычного с вектором к совершенству.
Не рискованная ли это затея — соединять в рамках одного текста, пусть даже он своего рода гипертекст, Россию, Америку, индианок и «пролетарский примитивизм»»?
А это не моя прихоть. :) Кто ж виноват в том, что вампиры получаются из разных народностей, живут долго и периодически меняют свою прописку? Я лишь рассказываю о них, выдаю тот минимум информации, что необходим для полноценного отображения картины. В «Наместнике», к примеру, придется заглянуть в Бостон и в Мюнхен, побывать и в Омске, и в Перми. В ставшем мне родным Кемерове и наверняка еще где-нибудь. И с временным разбросом в полторы сотни лет минимум. Это неизбежно, так что терпите. :)
Оба произведения, и «Когда закончится дождь», и «Наши люди», принадлежат одной художественной вселенной. Насколько тесно они связаны? Может ли читатель со стороны понять и прочувствовать этот мир полностью? Что требуется сделать для того, чтобы произведение оказалось самодостаточным и в то же время гармонирующим со всем циклом?
Это вопрос становящегося отношения. Моего — к циклу «Свидание с собой». Изначально задумывалось, что каждый из текстов будет очень тесно сплетен с остальными — да, вплоть до невозможности полноценной интерпретации его в отрыве от остальных. Как показала трансильванская практика — не самый благоразумный ход. Каждый новый текст я теперь стараюсь сделать максимально завершенным, независимым. Поэтому на вопрос «что требуется для этого», смогу ответить лишь по завершении всего цикла — когда сама научусь и буду знать. На данном этапе, мне кажется, читателю для знакомства достаточно прочесть пару повестей. Они, во всяком случае, коснутся разных сторон мира. А вот полностью он пока недоступен, потому что много моментов, вскрывающих секреты этой реальности, запланировано на последний текст.
Как показалось, «Свидание с собой» стояло у самых истоков цикла. Так ли это? Во всяком случае оно неуловимо отличается от поздних повестей — это и нюансы творческой манеры, и большая фокусировка на главной героине.
Да, именно со «Свидания» все и началось. Новая жизнь, новые тексты… моя проза в принципе. Мне было важно понять, что происходит внутри, что ждет вовне. И я не хотела просто плыть по течению, но — творить свою жизнь, самостоятельно определять, какой она будет. Определила. Не жалею. Сейчас уже не так актуален столь акцентированный самоанализ, основные приоритеты расставлены. А кроме того, в ходе написания первых текстов объявились новые персонажи, которые потребовали утвердить и их существование тоже. Хочется говорить о них, таких интересных мне, таких любимых. И делать это — целесообразно. Кстати, еще одной причиной первоначальной «творческой манеры» был тот факт, что адресовалось «Свидание» исключительно моей Музе, и попасться на глаза кому бы то ни было еще не должно было. Но Муза распорядилась иначе
То есть это была первая повесть вообще?
Да, и я по-прежнему считаю себя поэтом.
«Хочется говорить о них, таких интересных мне, таких любимых» — чем они интересны и чем любимы? Как складываются отношения автора и персонажа?
Мы в довольно теплых отношениях. С большинством из тех, с кем знакомы лично. Остальные вызывают у меня уважение, восхищение, восторг… Нельзя сказать однозначно, чем. Каждый хорош по-своему. Сочетанием черт характера, реакциями на те или иные события, своей вампирской специфичностью (каждый из бессмертных обладает какими-то уникальными способностями). Интерес к ним ко всем сохраняется постоянно, потому что я узнаю их не сразу. Что-то наблюдаю, что-то рассказывают мне о них другие… Чем дальше, тем больше нового. Это захватывает, заставляет работать над воспроизведением этого мира дальше. Я не придумываю его — наблюдаю, с неослабевающим любопытством и вдохновением.
«Находимся в теплых отношениях» подразумевает признание за ними права на независимость, их оживотворение. Какова степень ощущения их реальности?
Стопроцентная. Это тот мир, в котором я живу. И он прекрасно совмещается с «авторско-читательской» реальностью.
Есть ли в Ваших текстах разделение на типажи (элегантный мужчина с харизмой, девчонка с рюкзачком, интеллектуальный и безупречно-воспитанный хищник) и есть ли любимый типаж?
Скорее, нет. Для меня каждый из героев — индивидуальность. Я имею в виду главных. Второстепенных, может, и можно было бы так рассматривать, но я этого никогда не делала. Совсем откровенно-ярлычные товарищи быстро умирают.
Ваше отношение к вампирам можно определить как любование? Почтение? Восхищение?
Все зависит от личности вампира. Я любуюсь и восхищаюсь определенными чертами характера или внешности, талантом; с почтением отношусь к мудрости и внутренней силе… Вампир же как существо — хищник. Сильный, коварный, бессмертный. Всегда опасный. Не угадаешь, чем обернется встреча с ним. Поэтому я к ним — всем без исключения — отношусь с осторожностью.
Так нужно ли человеку стремиться к сближению с ними? Проявлять к ним интерес? Можно ли сказать, что в Ваших текстах такие попытки всегда чреваты — и это естественный исход?
Сближение сближению рознь. Кто-то ищет в лице вампиров поддержки и защиты. Кому-то нужны знания. Иной пытается поймать выгоду. Кто-то жаждет обращения. Моя донорская сущность жаждет отдавать. Хотя от Вечности я тоже не откажусь. Но в итоге не человеку определять последствия. Да, попытки чреваты. Не смертью — так зависимостью. Хотя некоторым может «повезти» остаться проигнорированными.
Можно ли сказать, что большинство людей, интересующимся вампирами, подсознательно, может быть, жаждут бессмертия, и можно ли определить, какова доля тех, кто обладает этой самой «донорской сущностью»? Что вкладывается в это понятие? Как распознать «донора в себе» по другим признакам? И является ли автор — любой — в большей степени донором, ищущим знания, ищущим вечности?
Мне сложно судить о большинстве. Могу лишь предполагать варианты, а уж процентное соотношение — дело статистов. Думаю, люди в принципе хотят жить, как в сказке: долго (= вечно) и счастливо. То, как предстают вампиры во многих современных трактовках, выглядит соблазнительно и многообещающе. И думать о последствиях обращения многим, наверное, просто некогда. Либо незачем, если вампиры воспринимаются как метафора, просто приятный образ.
Когда я говорю: «Не отказалась бы от Вечности», — прекрасно понимаю, какой будет цена. И, полагаю, могу представить (пусть и не в полной мере), сколько проблем в реальной вампирской жизни. Я уже прошла путь от категоричного «никогда и ни за что» до уверенного «я согласна». И в то же время знаю, что буду прилагать все усилия, чтобы сохранить себя тем, что я есть, развиваться — но не губить.
Что касается донорства… Как тут дашь рецепт? Я ощущаю это в себе всю жизнь, с самого детства (о вампирах тогда и речи не шло). Делиться, отдавать, быть для кого-то, жертвовать… Назовете альтруизмом? Не выйдет. Я понимаю, что это нужно — именно мне, я собственную потребность удовлетворяю, так что вполне эгоистична. Не просите у меня кусочек личности. Или забирайте всю целиком — или прощайте.
Об авторах так обобщенно тоже судить не возьмусь. Все очень индивидуально. Некоторые — именно создатели. Они собственноручно ваяют свою вселенную, определяя: здесь надлежит быть тому-то, а здесь — этому. Доноры ли? Есть другие, которым важно услышать, сохранить, передать в точности. Я отношусь ко вторым. Ну а о Вечности (как минимум в памяти человеческой), втайне, пожалуй, мечтают все.
Звучит достаточно двойственно: так для Вас лично обретение вампирской вечности скорее «губить» или «сохранить себя»? Что касается желания отдавать себя целиком — разве создатель не творит вселенную именно ради того, чтобы ее отдать?
Двойственность — от недостатка информации. Я не знаю наверняка, как будет. Для меня Вечность ночного бытия — это безграничная возможность развития, совершенствования, творчества. Но я прекрасно понимаю, что с Хищником внутри себя придется если не бороться, то договариваться. И тут уже буду стараться не изменять себе.
Во-первых, отдавать себя в процессе творчества — это одно. Отдавать результат творчества — несколько другое. Я не создатель. Я, скорее, историк. Моя задача — правильно увидеть и сохранить. Утвердить бытие уже существующего мира словом.
К вопросу о возможности договориться с хищником внутри себя. В одном из обсуждений — кажется в общей беседе — затрагивалась возможность сосуществования гения и злодейства. Возможен ли в принципе такой вариант? Вы создали образы вампиров-творцов. Но много ли творцов среди хищников?
Что считать злодейством? Убийство? Мы не обвиняем кошку в злодействах, несмотря на то, что она довольно жестоко играет с мышью, прежде чем съесть ее. Да и не гарантия, что съест, а вот убить — убьет. Вампир — тот же хищник. Это не оправдание, это факт. Я думаю, к вампирам, как и к людям, подход будет по принципу благоразумия, целесообразности. С поправкой на сущность. Человек убивает другого — это злодейство? А если он при этом защищал собственную жизнь? Вампир-убийца — злодей? А как быть с тем, что его собственная жизнь поддерживается этим? Все — вопрос меры. И, пожалуй, тех чувств, с которыми льется кровь. Вопрос отношения, глубоко личностного. И, если честно, я не понимаю персонажей-вампиров, на протяжении веков страдающих от необходимости убивать (если таковая вообще есть). Я бы страдать не стала. Свести же к минимуму мучения других — да, такой вариант рассмотреть можно. ;)
Вампиров-творцов не много. Даже среди моих персонажей. Из известных мне…шести-семи десятков — только восемь набралось. :) Творцы — не только в сфере искусства.
Да, таким и должен был стать следующий вопрос. Хищность и жестокость — стоят ли они в одном ряду? Или жестокость присуща только людям, а беспощадность хищника — его естественная черта, которую нельзя судить?
В один ряд их ставить нельзя. Это не равноценные понятия. Не взаимозаменяющие — и не взаимоисключающие. Жестокость — это свойство характера. Хищность — биологическое свойство… Беспощадность и жестокость, кстати, для меня — тоже разные вещи.
Вы создаете достаточно классический образ вампиров. Многие из них наделены уникальными способностями, но в целом они укладываются в канон — притягательны, красивы, элегантны, воспитаны. Не хотелось ли завести в произведении вампира иного типа?
Монстра-носферату? :) Нет. Во всяком случае, не в этой реальности.
Наверное, этот канон — и мой личный тоже. В моих текстах есть и отрицательные персонажи, просто читатель их еще толком не видел. Виконт Равенский, Пуатье, вампиры клана Бешеных… Исполненным негатива изначально задумывался Фир, младший Наследник Киры, а также Ивлио Ларанжейра… Но вот беда: я знакомлюсь с ними ближе и понимаю, что однозначности в характерах нет. У идеального Альберта — свои слабости, у великолепного Сфинкса — свои… А те, кого хотелось перевести в стан "врага" — оказываются не лишенными достоинств, заслуживающих уважения. :)
И еще один момент: не кажется ли, что такой образ вампира — всего лишь персонификация вечности, которую мы одновременно жаждем, которой любуемся и которой страшимся, поскольку чувствуем ее превосходство и чуждость?
Очень похоже на правду. :) Такую неоднозначную, заманчивую, желанную правду… с окровавленными клыками.
В исполнении Ваших героев даже убийства и жестокость поданы красиво. А какую жестокость и какое насилие вы бы не стали описывать красиво? Не стали бы описывать вообще? Где для Вас пролегает грань, за которую нельзя заходить вообще?
Мучение или убийство детей и животных.
Кстати, говорили же о хищниках, а хищники как раз питаются другими животными, детенышами в особенности.
Тогда уточню: бессмысленное мучение тех и других. Потому что они не способны выбирать, полноценно принимать решения, не способны защищать себя. Не могу найти иного объяснения — чувство на уровне инстинкта. Наблюдение подобного (сюда же могу отнести моральное подавление детей) вызывает дикое желание размазать обидчика по асфальту. Хотя и я не без греха - была пара случаев в моем детстве, которых до сих пор себе простить не могу. Из серии «непротивления злу». Должно быть равновесие сил, хотя бы умозрительное.
А вампиры с их априори признанной жестокостью никогда не ассоциировались со злом? Как же тогда быть с вампирами и людьми, между которыми не может быть равновесия сил?
Скорее, они никогда не ассоциировались с добром. Вампиры сами прежде были людьми. Это, конечно, не ставит их на один уровень, но дает человеку шанс. Не в физическом сопротивлении, так в интеллектуальном, в силе духа и т.п. У котенка в руках озлобленных, раззадоренных друг другом подростков шансов — ноль.
А чем может защищаться человек? Как ему использовать шанс?
С Ирвиком — никак. С Кирой… один уже использовал. :) Мне кажется, умный человек, жаждущий (и способный!) выживать — найдет способ. За секунду сориентируется в ситуации. А нет… нужен ли он такой?
Все рассказы и повести сейчас взаимосвязаны. А что будет после того, как эта вселенная окажется полностью освоенной? Возможно ли в принципе долгое существование в рамках одного мира? Будет ли чувство опустошенности, если ее возможности окажутся исчерпанными? Есть ли потребность в сторонних рассказах?
Мне сложно представить, что она когда-либо окажется освоенной. Мир изменяется (я стараюсь писать в режиме реального времени, но очень много отсылок приходится делать к прошлому), герои развиваются, появляются новые… Я постоянно пробую что-то новое в плане формы. За три года — три повести и рассказ… ну пара песен… а планов — громадье, и еще множатся. Думаю, еще спасает от исчерпанности то, что я стремлюсь воплощать ее не только в текстах. Это и создание образов в куклах, и обустройство их жизни, и фотосеты… Думаете, для эпатажа здесь ною о недостатке времени?
А сторонние рассказы мне с завидным постоянством поставляет Трансильвания. Даже в отсутствии необходимости.
Кстати, возникал вопрос: обычно связанные друг с другом произведения можно отнести либо к хронологическим циклам, когда пишется продолжение истории, либо к освоению разных областей мира. Как стало происходить разрастание Вашего мира? Потребовалось ли развить чью-то историю или это были такие несвязанные спорадические вспышки историй о перефирийных персонажах?
Возможно, буду немного путаться в последовательности (да, совершенная память вампиров — еще одно свойство, которого мне крайне недостает), но общую картину постараюсь восстановить.
Повесть «Свидание с собой» создавалась как миниатюрный монолог. Одна-единственная встреча, взгляд изнутри. Выросло в путь к себе. Персонажи многие были неясны (некоторые до сих пор), и обстоятельства… Понятно стало, что остановиться на этом я не смогу. Нужны были причины происходящего, нужны были характеры (и, разумеется, истории) героев. А еще был в наличии дневник, совершенно не литературный, просто запись снов — и требование Музы: опубликовать. Или использовать. Он лег в основу новой повести («Начало»), которая свела несколько линий воедино, дав обоснование сложившейся ситуации, объяснив, почему, собственно, девчонка оказалась в руках вампира. И введя новых персонажей. Параллельно возникла мысль, что надо бы взглянуть на проблему еще с чьей-нибудь стороны. Клуб Теней, принадлежащий вампиру, оказался самым подходящим местом для наблюдений. Появился хакер Макс, частично раскрылся владелец клуба Альберт с его правилами бдсм-сообщества и жесткостью их соблюдения. И здесь, как и в каждом следующем тексте, неминуем оказался уже известный бонус в лице новых героев. «Дождь» начинался со стихотворения и картинки (тоже из периода снов, довольно давнего уже). Здесь акценты сместились (делали они это не один раз в процессе написания), превратив повесть в более самостоятельную, глубже окунув читателя в мой вампирский мир, раскрыв некоторые его особенности (именно строения мира). Да еще и образовались сопутствующие тексты-легенды. Рассказ «Право на откровение» был требованием Музы, возжелавшей менестрельскую балладу. Историю «Наших людей» Вы уже знаете. Следующие тексты я тоже планирую делать самостоятельными ответвлениями сюжетных линий, отдельными историями персонажей, которые будут работать на глобальную цель.
Клуб Теней же образовался — в силу специфичности предмета. А спровоцировано его рождение было появлением в нашем доме двух первых кукол bjd, воплощений моего Альберта и Лаурица, принадлежащего Сфинксу. И он пишется в соавторстве.
Невозможно было бы обойти в разговоре уже упомянутых кукол. Какое участие они принимают в появлении новых произведений — или это, наоборот, произведения вызывают к жизни их?
С этими товарищами тоже — комплект индивидуальных историй. Лауриц приехал и без спроса вломился в текст. Альберта я уже знала, так что увидев куклу, просто сказала: «Это он!». Мирте-люция, Ламио, Этрих тоже просочились в тексты, стали их частью уже после того, как в полиуретановой версии попали в руки к нам. Известного по «Началу» и «Дождю» алхимика Тамира мы искали долго, целенаправленно. Сейчас кукло-вампир еще доукомплектовывается, но ведет себя совершенно по-свойски. Кстати, в ближайшем грядущем тексте он не главный герой, но весьма значимая по функционалу величина. Да даже мелкие звери — и те вписались в систему художественного мира. Не преминув, кстати, развить и свой собственный, сказочный. О Сфинксе я уж и не говорю.
Логично спросить: сколько всего в цикле произведений и героев?
В «Свидании с собой» — 10 опубликованных (включая миниатюры) текстов, еще пять (пока) — в процессе разработки и написания. С подсчетом героев несколько сложнее. Только вампиров (знакомых и полузнакомых) насчиталось порядка 60. Людей, наверное, не меньше. А скольких персонажей я еще не знаю…
Сразу хочется спросить: а как удается совладать со всем этим обширным хозяйством? И отличается ли по ощущениям это от работы над масштабным романом?
Если честно, мне пока не знакомо ощущение работы над масштабным романом. Надеюсь его познать, работая над последним текстом цикла. Пока же остаюсь на переходной стадии от повести к роману скромного такого объема. Но материалов, Вы правы, очень много, в моей голове, оснащенной сложной системой самопроизвольно открывающихся форточек, удержать все невозможно. Поэтому — таблицы, списки, схемы, зарисовки, тетради, контурные карты, mp3-файлы… Собственно, показать, как организован творческий процесс, было одной из основных задач «Дождя».
На Ваш взгляд, читатель угадает эту задумку, или воспримет упоминание этих организационных тонкостей как деталь, привнесенную для украшения повествования?
Я уповаю на сообразительность читателя, как правило. И каждый раз хочу заставить его думать. Что уж он сумеет распознать в тексте, то ему и достанется. А растолковывать все до мелочей — увольте.
На самом деле я раньше не задумывалась о творчестве именно как процессе. Это была вспышка, порыв вдохновения, несколько минут (максимум час-полтора) работы над текстом — и результат. Если совсем распластаться по ветру — то ночь. Но то были стихи. Они до сих пор так и рождаются. С прозой оказалось по-другому. Опять же, может, и не стала бы все раскладывать по полочкам, если бы не Сфинкс. Угораздило его сказать, что я работаю над текстом иначе, чем он привык видеть. Стала постепенно разбираться — а как иначе? Мне самой сравнивать не с чем, поэтому просто постаралась изложить весь процесс, как он есть. От зарождения идеи и сбора материалов, до их обработки и конечного продукта. Не минуя глобальный устремлений, склонностей… Замкнула текст на тексте же: в повести показан процесс, сама повесть — и есть результат.
И насчет «заставить думать». Получается, текст преследует некую воспитательно-образовательно-просветительскую задачу?
Получается, я просто игнорирую читателей, не способных или не желающих включить мозг. Мне бы не хотелось, чтобы мои тексты относились к разряду массово-развлекательного чтива.
А где проходит граница между текстами, побуждающими думать, и развлекательным чтивом? У Вас никогда не было ощущения, что Ваш текст может сместиться к развлекательному, если Вы, например, пойдете на поводу у желания включить в него какой-то эпизод или линию? Или же эти свойства текста закладываются в него уже на этапе его зарождения?
Когда я читаю какую-нибудь повесть, или роман, или даже стихи, я как-то чувствую, приходится мне напрягаться, чтобы понять произведение, или нет. Подключать воспоминания, поднимать ассоциации, искать двойные смыслы… просто думать. Если читается предельно легко и не требует каких-то движений ума, если не всплывает множество дополнительных слоев, не возникает ощущения многомерности — это развлечение, и мне оно не интересно. Не утверждаю, что мои тексты на данной стадии именно таковы — но это одна из составляющих идеала, к которому я стремлюсь.
То ли это, что требуется читателю, в особенности читателю вампирской прозы?
Я не знаю, что требуется каждому конкретному читателю. Я пишу так, как это необходимо мне. И едва ли буду снисходительна к тем, кто вампирский роман хочет видеть как райский сад с уютно спрятавшейся в зарослях роз скамейкой, где можно беззаботно понежиться на солнышке, сорвав цветок и лениво перебирая лепестки.
Сразу хочется зацепиться за слова «так, как необходимо мне» - а еще спросить, можно ли сказать, что в Вашем саду на первом плане будут шипы роз?
Создание текста — магия. Я чувствую жизненную необходимость воплощать наблюдаемый мною мир, утверждать его всеми доступными способами. И делаю это. Это мое дыхание. Это мой полет. Я не вижу своей задачей ублажать читателей. Понравится — хорошо, порадуюсь. Искренне порадуюсь. Не понравится — не моя проблема. В моем саду обязательно будут розы. А гармоничное соотношение шипов и нежных бутонов уже давно определила природа.
Подразумевается ли, что отношения Творца и Музы всегда носят оттенок бдсм и можно ли предположить, что в какой-то степени они эротичны по природе своей? И можно ли сказать, что творчество — это одновременно наслаждение, но неизменно и боль? И открытие новых горизонтов и сил — прежде всего в себе?
Повторюсь: мне не с чем сравнивать. У меня в жизни была и есть только одна Муза. И едва ли будет нужен кто-то другой. Про себя могу сказать точно: только такие отношения и возможны. О других лишь предположу: из всего широкого спектра bdsm — однозначно между Музой и Творцом будут проявляться отношения доминирования-подчинения. То, что вдохновляет тебя — имеет над тобой власть. А эротический характер для такой зависимости вовсе не обязателен.
Творчество — наслаждение и боль? Да, безусловно. Во всевозможных вариантах взаимной зависимости. Ко мне — в разных ситуациях — применимы все.
И с раскрытием перспектив внутри себя тоже соглашусь. Буквально недавно попадалось мне (не вспомню источник) высказывание со следующим смыслом: «Когда яйцо разбивается изнутри — это всегда жизнь; когда снаружи — гибель».
Эротика в тексте - что требуется от автора для того, чтобы она была как искусная гейша - не пошлая, не деревянная, не взывающая к низменным инстинктам?
Минимальный набор, полагаю, — искренность и личный опыт. Если в этот коктейль добавить щедрую порцию чувственности и поэзии, как раз и может получиться желаемое.
Спровоцировали прямо-таки на любопытство: а если автор совсем юн, но по сюжету ему потребовалась позарез эротическая сцена? Как ему быть? В отсутствии опыта?
Позвольте встречный вопрос: какая мысль юного дарования может потребовать для своего воплощения эротическую сцену? Взятая откуда-то со стороны? Не прожитая? Так никакие рецепты не спасут, она все равно будет искусственной. А если что-то зародилось в душе и требует именно такого выхода, значит некий минимальный опыт, пусть даже умозрительный, у него есть.
Но разве эротика возникает в произведении не по диктату сюжета?
В моих текстах она, скорее, средство для раскрытия характеров. И — неотъемлемый знак авторского присутствия.
А вопрос авторского присутствия, скорее, я бы даже сказала, авторского вторжения в тексты - это принципиальная позиция? И чем она обусловлена?
Это не позиция, скорее, сложившийся на данное время факт. Обусловленный все той же неугомонностью Арахны, ее стремлением быть предельно честной и открытой — этакий психологический эксгибиционизм. В ближайшем тексте (в романе «Наместник») я вообще предпочла бы обойтись без подобного эротизма. И даже несмотря на присутствие этой мазохистки в числе «провоцирующих» героев, наверное, смогла бы, но… Есть сцены, на которые иначе, чем ее глазами не взглянуть.
Кроме того, большое значение, я думаю, имеет то, что в этом художественном мире открыто заявлена первостепенная роль автора как силы, поддерживающей существование этого мира (как в «Дожде», но глобальней). Вся реальность крайне автобиографична. А автора мы знаем.
Не считаете ли Вы, что Ваши повести и рассказы — это в большей степени темное фэнтези, а не чистая мистика? И, как я понимаю, навещать другие жанры Вы не планируете?
Мне не свойственно привешивать к текстам жанровые ярлычки. Тем более что я не никогда не бываю уверена в их адекватности. Поэтому отвечу так: я люблю играть с формой, как бы она ни называлась. Никогда не откажусь от поэтических вкраплений (или вливаний, как пойдет) в текст. И, разумеется, не собираюсь оставлять свой мир, своих героев. Так что, скорее всего, да — в рамках привычного с вектором к совершенству.
Не рискованная ли это затея — соединять в рамках одного текста, пусть даже он своего рода гипертекст, Россию, Америку, индианок и «пролетарский примитивизм»»?
А это не моя прихоть. :) Кто ж виноват в том, что вампиры получаются из разных народностей, живут долго и периодически меняют свою прописку? Я лишь рассказываю о них, выдаю тот минимум информации, что необходим для полноценного отображения картины. В «Наместнике», к примеру, придется заглянуть в Бостон и в Мюнхен, побывать и в Омске, и в Перми. В ставшем мне родным Кемерове и наверняка еще где-нибудь. И с временным разбросом в полторы сотни лет минимум. Это неизбежно, так что терпите. :)
