«Чувствую, что живу»
Всегда интересно знать о победителях. Кто они, откуда, профессиональные ли писатели или «люди с улицы». Занимаетесь ли Вы литературой профессионально?
О, я бы с радостью сказала, что да, но, увы… Только лет пять назад я поняла, что хочу заниматься этим профессионально. С тех самых пор участвую в различных конкурсах, но пока не очень успешно. Отдельное спасибо вам и вашему замечательному конкурсу, на который попала случайно, а потом уже так сильно втянулась, что теперь никакими силами меня не вытянешь.
Как давно Вы воплощаете свои идеи? И как вообще к автору приходит осознание того, что свои идеи и фантазии можно — или даже нужно — воплощать? Какие при этом испытываешь ощущения? Какой была первая реакция, когда Вы впервые поняли, что задумки, миры, родившиеся в голове, необходимо выплеснуть на бумагу?
Около двенадцати лет назад я написала свой первый рассказ. Точнее, это был фанфик. В то время была очень впечатлительна. Полюбился мне сериал — и пошло поехало. Как-то всё само собой началось. Ещё в школе сочинения давались легко, вот и решила писать сочинения, только теперь уже для себя. До конца школы мечтала стать актрисой, поступила в театральный. Ушла. Многое перевернулось на тот момент. Но писала я всегда, только считала это хобби, хотя родные говорили, что это моё, что мне нужно продолжать. А в голове всегда столько идей!.. Их и за пять жизней всё, наверное, не выплеснуть.
Какое вообще чувство при работе над произведением? Вы упоминали, что любите работать в интенсивном очень темпе. Вы проваливаетесь целиком в создаваемый художественный мир? Живёте в нем — или это как конструирование здания, процесс, в ходе которого Вы ощущаете себя в большей степени режиссером, архитектором, то есть кем-то со стороны?
Чувство замечательное. Чувствую, что живу. Помимо этого есть и масса других увлечений, работа, но ничто не приносит такого удовольствия, как писательство.
Я проваливаюсь в произведение всегда и полностью. Становлюсь каждым героем, вижу всё, что творится вокруг, говорю то, что говорит он, испытываю это. Иногда получается, что слежу за ним со стороны. И всегда, всегда всё режиссирую в голове. У меня, скорее, даже не книга выстраивается, а фильм.
Пишу действительно в интенсивном темпе. Не могу растягивать работу на долгое время. Мне проще сесть и закончить его за месяц-два, всё отложить и ежедневно писать, часов по восемь в день. Так я чувствую большую связь с произведением. Так я понимаю, что я в нём, а оно во мне. Когда это занимает много месяцев, теряю нить связи, другие дела заполняют слишком много того пространства, которое хочется отдать произведению. Я работаю исключительно на волне вдохновения. Нет искры — нет ни строчки. А если это растягивать на месяцы, годы, то искры сто раз потухнут.
Трудно ли после такого интенсивного погружения выныривать на поверхность? Бывает ли чувство, что хочется там и остаться? Как вообще происходит расставание с очередным произведением? Похоже на то, как уезжаешь после окончания отпуска с курорта, расстаешься с полюбившимися людьми или наоборот — все настолько надоедают, что хочется поскорее развязаться?
Иногда очень трудно. Особенно, если роман любишь, чувствуешь, если оставляешь в нём внушительную часть себя. И частенько, конечно, хотелось там остаться. Я вообще человек впечатлительный. Даже очень. Напишусь, начитаюсь, погружусь, а потом, очнувшись в реальности, понимаю, что безумно хочу обратно. Это мне и нравится в писательстве — возможность побывать в разных мирах, жизнях, местах, где не побывать в реальности. Возможность испытать всё на свете. Я ведь проживаю это с героями, значит, будто это со мной происходит. Но не всё. Плохие моменты я на себе не проецирую. Слишком сильно верю в силу слова.
Расставание с произведениями происходит по-разному. Обычно я не испытываю огорчения. Радость, облегчение — да. Потому что для меня незаконченность — как красный флаг для быка. Не могу успокоиться, пока не буду знать, что поставила точку. А когда поставлю — всё, иногда даже забываю сюжет. Меня спросят: а ты помнишь, как у тебя герой… а я думаю: нет, не помню. И ничего не могу с этим поделать. Как влюблённость: прошла — и с концами. Остались приятные воспоминания. Тёплые чувства. Но не более. Той самой страсти, что была в начале, уже не вернуть.
Что вообще происходит с эмоциями во время работы над такими эмоционально непростыми вещами, как Ваши «Голоса» или «Родные и близкие»? Есть ли ощущение, что на Вас отражаются те эмоциональные состояния и ситуации, которые Вы описываете? Или чаще имеет место обратная последовательность — Вы что-то испытываете и потом отображаете свои чувства и опыт в слове?
Я всегда пишу то, что испытываю. Любое переживание, книга, фильм, что угодно может меня вдохновить. В каждом герое и в каждом произведении есть много меня. Очень много. Я почти ничего не выдумываю, просто выражаю свои мысли и чувства. «Родные и близкие» — это вообще крик души. Мне крайне близко состояние Германа, его сомнения. Он — мой самый большой жизненный страх. Оказаться им — вот он, ужас. Но у меня-то есть выбор. И я попыталась посмотреть, что же со мной будет, если я им не воспользуюсь.
Вы сказали: «мне крайне близко его состояние» и в то же время «боюсь оказаться им». Считаете ли Вы пьесу профилактикой нерешительности и стагнации для себя? Средством, которое поможет «близко» не стать «оказаться»? И чего боитесь больше — его нерешительности или того что он сделает неверный выбор?
Да, пьеса стала для меня возможностью посмотреть со стороны на жизнь человека, который всегда боялся и никак не мог решиться. Я посмотрела. Я испугалась. Хотя это скорее подсознательный страх. Он не такой явный, как, например, страх темноты. Но он самый сильный. Страх нерешительности. Выбор, каким бы он ни был, это уже есть проявление силы и воли человека, а нерешительность — лень и слабость. Я всегда жила по принципу: лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
Вы назвали пьесу «Родные и близкие». Как бы громко в ней ни звучала тема выбора, возникает предположение, что тема связи и понимания с семьей и друзьями, тема взаимопонимания также предполагалась — не случайно же название именно такое, а не «Время решать» или «Выбор Германа».
Конечно, взаимопонимание очень важно. И я его не так уж и часто находила в жизни. Родители меня поддерживают как могут, но не думаю, что они до конца в меня верят. Близкие — уже другой разговор. Тут сложнее. Меня никто из моих друзей не читает. Потому что они вообще читать не любят. А меня и подавно. С их стороны вся поддержка ограничивается словами: Ну, всё возможно. Когда-нибудь получится. Я лично, в отличие от Германа, никого не обвиняю, кроме себя. Да и себя стараюсь прощать. А он избрал другой путь: «В моих ошибках виноваты остальные». Это нормально. Это механизм защиты. Мне его очень жаль.
А Вам не кажется, что образ Тайлера склоняет чашу весов читателя в пользу обращения? Складывается впечатление, что только не-человек Тайлер и остается самым честным и человечным.
Да, он у меня и задумывался положительным персонажем. Я люблю придумывать вампиров, которые оказываются человечнее людей. Сама не знаю почему. Насчёт обращения я не уверена. Тайлер остался бы с другом в любом случае. Он не стремится перетянуть его на свою сторону. Он искренне желает Герману счастья, каким бы оно не было.
У пьесы открытый финал. Как Вы думаете, повлиял ли вечер на остальных участников? И что это было в большей мере: попытка увеличить свою численность, одолжение другу, своего рода шоковая терапия, призванная раскрыть Герману глаза на другие возможности и на его подлинное отношение к своей жизни? Особенно призыв простить близких на такие подозрения наталкивает. С одной стороны, это как прощение перед смертью, а с другой стороны, только иллюзия близости смерти Герману, наверное, и может придать сил для прощения и изменения.
Если говорить о том, почему вампиры согласились на такую игру, ответ прост: да просто скучно им стало, вот и решили развлечься. Абсолютно никакой цели у них не было, разве что Тайлер искренне хотел помочь другу. Остальные герои не плохие, просто сытый голодному не товарищ. Так что на остальных участников этот вечер едва ли повлиял. Они никогда не были Герману друзьями. Им представилась возможность незаурядно провести вечер, не более. Они уже всего повидали на своём веку. На Германа им плевать. Им на всех плевать, кроме себя. Потому что идеальных семей не бывает. Люди, может, и совершают ошибки, может, они и не идеальны. Но вампиры тоже. Это я и хотела показать. Превратившись в вампира, Герман вряд ли обрёл бы то, о чём мечтал: идеальную семью. Может, он надеялся на них, думал, если станет одним из них, они дадут ему то, чего свои не дали. Но это не так. Иллюзия смерти — наверное, это и есть самый сильный толчок. Но любая иллюзия рассеивается со временем и забывается. Если после выстрела Герман ещё был готов на что-то, то через пару часов, думаю, он вернулся к тому же, с чего начал.
Эта пьеса у меня выстраданная в плане идеи. Задумка была совершенно иной. Планировалось очень фантастическое развитие сюжета, конец света, много-много смертей, телешоу на выживание, действие в а ля «Пила», потом решила успокоиться и сделать поменьше всякой ерунды. Процесс пошёл, и получилось так, как получилось.
Устроил ли такой вариант — без конца света и множества смертей? Зачем нужны в произведениях подобные страсти — смерти, апокалипсис и тому подобное? Что они помогают выразить? Или изменить в себе?
Теперь такие страсти мне уже не нужны. Давно не нужны. Роман «Голоса» родился сам собой. А я теперь этот мир люблю. И даже пьеса мне сейчас не по душе, потому что вышла слишком трагичной. Всё у героя плохо, все в его глазах в чём-то виноваты… Признаюсь, писала на тот момент немножко о себе — была в тупике, хотелось разобраться, кто в этом виноват
Романы или пьесы в этом помогают?
Мне — всегда, потому что в каждом моём произведении есть часть моей жизни. Я пишу под влиянием тех или иных событий. Иногда персонаж подсказывает мне правильный выход, иногда я как бы смотрю на себя со стороны. Произведение способно изменить настроение, даёт ответы на некоторые вопросы, позволяет разобраться в себе, пережить и прочувствовать то, что по какой-то причине не могу пережить в действительности. Если я написала нечто, и понимаю, что никакого толку для себя из написанного не вынесла, это бесполезное и ненужное чтиво
Учитывая Вашу любовь к диалогам, можно ли сказать, что в рамках пьесы оказалось работать комфортнее?
Давно хотелось попробовать. Прочитала в университете пьесу «Dangerous corner», в ней использована техника time trick, финал очень необычный. Меня она очень зацепила. Тогда и загорелась идеей — люблю концовки нестандартные. А тут как раз на конкурсе предоставили полную свободу — и я решилась. Мне писалось действительно намного проще. Пьеса требует меньше деталей, она мне позволила полностью сосредоточиться на диалогах, которые я так люблю, помогла не думать ни о чём другом. Когда я пишу, то словно бы вижу перед собой фильм, слышу фразы героев, и мне гораздо легче вставлять между их репликами довольно лаконичные связки — «он встал, он пошёл, он подошёл», — нежели разворачивать подробные описания, как того требует роман. Я люблю предоставлять слово героям. Есть авторы, которые выражают настроение персонажей через описание их поведения, действий — как вздохнул, куда посмотрел. А мне нравится раскрывать состояния героев через прямую речь. У меня была задумка — написать роман исключительно в диалогах. Для меня это идеальная форма.
Вы на конкурсе третий раз. Хотя бы даже по этим вехам можете проследить, как менялось Ваше отношение к процессу творчества, к вампирской литературе?
Никогда не хотела писать о вампирах. Вышло в качестве эксперимента, и понравилось. Первую работу хотела посвятить чему-то необычному. Всегда интересовало, как меняется человек, становясь вампиром, что с ним происходит. Потом захотелось чего-то лёгкого, но с элементом детектива. И, наконец, «Голоса» — честно признаюсь, не знаю, что меня подтолкнуло. Я не стремилась развернуть трагедию, постапокалипсис, просто было интересно проследить за поведением людей, вывести их на чистую воду. Ваш конкурс для меня — это уникальная возможность не только исследовать вампирскую прозу, но и исследовать себя и попробовать что-то новое. Например, следующая тема, тема страха… мне очень интересно. Никогда не читала ничего подобного, а тут так загорелось, что спать не могу.
Наверное, почти у всех интерес к какой-либо теме сменяется интересом к другим темам. Что Вам было интересно три года назад, пять лет назад, что интересно сейчас? Имеется в виду не конкретная идея, лёгшая в основу того или другого романа, а нечто, имеющая отношения к определённым этапам в жизни. Вот, было очень важно это, потом поменялись приоритеты, к чему-то остыли, что-то новое в жизни появилось. Как это всё в творчестве прослеживается?
Могу сказать точно: раньше меня интересовал трагизм, боль, драмы всякие. У меня в каждом произведении кто-то либо умирал, либо расставался, либо сходил с ума. Мне казалось, что нельзя создать достойную, сильную вещь без слёз и боли. Период был в жизни неустойчивый, подростковый. А потом как-то улеглись мои внутренние страсти, изменились приоритеты, желания, ход мыслей. Сейчас моё любимое произведение называется «Счастливые люди», и название говорит само за себя. Я начала заниматься йогой, медитациями, и это меня кардинально изменило. И моё творчество изменилось. Я считаю, что книга должна приносить радость и учить чему-то хорошему и мудрому, а не калечить психику. Вот и перестала это делать.
Вопрос из любопытства: а о чём было Ваше самое-самое первое произведение?
Самое первое было о любви, конечно же! Мне тогда исполнилось тринадцать. Я влюбилась. Любовь была такая, что словами не описать. До сих пор считаю, что сильнее чувства не испытывала. А он уехал. И я пребывала в глубоком трансе. Руки сами били по клавишам, слова сами изливались. Честное слово. Порой пишу будто не я, а какая-то сила меня ведёт. Я совершенно не контролирую процесс. Так вот, произведение было небольшое, рассказ. В этом рассказе парень полюбил девушку, девушка парня. Но он уехал учиться в другой город, они какое-то время общались, а потом забыли друг друга. Прошло лет десять-пятнадцать. Они встретились. У обоих семьи, работа, своя жизни. Но поняли, что всегда любили друг друга и только всё испортили. Потом — слёзы, прощание, осознание ошибки, а потом… потом самое интересное: они просыпаются. И оказывается, всё это лишь сон. Они снова молоды, снова вместе. Ему только предстоит принять решение об отъезде, и он…остаётся. Вот так вот. На тот момент это была моя мечта, чтобы всё оказалось сном. Помню, дала парню своему прочитать, он расплакался. Было обидно, что это только рассказ, а не моя собственная жизнь.
Часто ли потом происходили такие вещи — когда удавалось получить подобный отклик на написанное от близких людей или от незнакомых читателей?
Нет, не часто. Но всегда очень приятно. От родных и близких как раз почти и не поступало. (Забавное совпадение с названием пьесы) )
Один из конкурсантов пошутил, что конкурс пора переименовывать в «конкурс женской вампирской прозы». Как думаете, можно ли сказать, что женщина вносит в прозу, вампирскую в частности, нечто сугубо женское, нечто, что недоступно мужчине? И сталкивались ли с тем, что возникают ограничения — например, при изображении внутреннего мира персонажа-мужчины, при написании таких «мужских» сцен в духе боевика?
Я не испытываю серьёзных проблем с изображением персонажа-мужчины. Я много общаюсь с парнями, всегда пытаюсь их понять, прочувствовать, как они действуют, как размышляют. Мне это очень интересно. Разумеется, я никогда не смогу залезть в голову к мужчине и доподлинно передать его внутренний мир, но, как мне кажется, основные отличия от нас, женщин, могу себе представить. А сцену в духе боевика я не писала, это совершенно не моё. Я и боевики-то не смотрю вообще.
Трудно сказать, что вносит ЖЕНЩИНА в вампирскую литературу, это зависит всё-таки от конкретной женщины, как мне кажется. Но, из того, что я читала и писала, могу кое-что общее выделить. Во-первых, какая-то есть в нас надежда, что злой и опасный вампир растет под чарами нашей любви. Мы всё время стремимся увидеть в вампирах что-то хорошее, человеческое. Они нас очень привлекают, видятся идеальными, но в то же время привлекает и перчинка. Вроде как он плохой, но не безнадёжный. Одним словом, мы (я, конечно, не имею ввиду всех) их очеловечиваем. Вот поэтому мне теперь и захотелось вырваться из собственных рамок и придумать что-нибудь… другое.
Всегда хотелось спросить у авторов: есть ли произведение, которое было написано, а потом уничтожено. Например, из-за того, что показалось: нет, не удалось сделать именно так. Как хотелось. Или по другой какой-то причине.
Уничтожено? Было. Только не мной. Несколько лет назад начала писать один роман, негативный очень, про Дьявола, борьбу добра со злом и прочее. Пока писала, компьютер зависал постоянно. Ничего не сохранялось. Кое-как, с нервами, добила первые страниц сто, и вот тут…компьютер мой сгорел совсем. И всё пропало. На новом начала писать заново, и снова он начал зависать. Я испугалась. Бросила. Хотя идея довольно сильная, но больше не возьмусь за неё. Пусть наброски остаются, но трогать их не буду. Странный был роман. Я когда его писала, что-то творилось. Сама не своя была. Очень изменилась — и не в лучшую сторону. Я верю: то, о чём мы пишем, отражается на нас. А в этом тексте было зло на каждой странице. Посчитайте меня глупой и наивной, но я это зло внутри себя переваривала, ощущала каждой клеткой. Потом очень сильно испугалась. Мне нелегко далось от него отказаться. Только спустя месяц после того, как я бросила его, смогла вернуться к нормальной себе и перед всеми извиниться.
Что для Вас скрывается за выражением «Быть писателем», «Я писатель»? Называете ли Вы себя так хотя бы мысленно или предпочитаете обходиться скромным «Я пишу»? Считаете ли, что нужно достичь какой-то ступени, после которой констатировать: да, я могу назвать себя писателем?
Честно говоря, я бы и рада назвать себя писателем, но что за писатель без книги? Можно писать для себя, для друзей, но можно ли считаться писателем? Не знаю. На мой взгляд, едва ли. Это скорее хобби. А вот само слово «писатель» обязывает: во-первых, быть достойным человеком, потому что слово — мощная сила, которую нужно применять с умом. Во-вторых, иметь хотя бы одну напечатанную книгу. Поэтому надеюсь, что в скором времени смогу смело назвать себя писателем.
Всегда интересно знать о победителях. Кто они, откуда, профессиональные ли писатели или «люди с улицы». Занимаетесь ли Вы литературой профессионально?
О, я бы с радостью сказала, что да, но, увы… Только лет пять назад я поняла, что хочу заниматься этим профессионально. С тех самых пор участвую в различных конкурсах, но пока не очень успешно. Отдельное спасибо вам и вашему замечательному конкурсу, на который попала случайно, а потом уже так сильно втянулась, что теперь никакими силами меня не вытянешь.
Как давно Вы воплощаете свои идеи? И как вообще к автору приходит осознание того, что свои идеи и фантазии можно — или даже нужно — воплощать? Какие при этом испытываешь ощущения? Какой была первая реакция, когда Вы впервые поняли, что задумки, миры, родившиеся в голове, необходимо выплеснуть на бумагу?
Около двенадцати лет назад я написала свой первый рассказ. Точнее, это был фанфик. В то время была очень впечатлительна. Полюбился мне сериал — и пошло поехало. Как-то всё само собой началось. Ещё в школе сочинения давались легко, вот и решила писать сочинения, только теперь уже для себя. До конца школы мечтала стать актрисой, поступила в театральный. Ушла. Многое перевернулось на тот момент. Но писала я всегда, только считала это хобби, хотя родные говорили, что это моё, что мне нужно продолжать. А в голове всегда столько идей!.. Их и за пять жизней всё, наверное, не выплеснуть.
Какое вообще чувство при работе над произведением? Вы упоминали, что любите работать в интенсивном очень темпе. Вы проваливаетесь целиком в создаваемый художественный мир? Живёте в нем — или это как конструирование здания, процесс, в ходе которого Вы ощущаете себя в большей степени режиссером, архитектором, то есть кем-то со стороны?
Чувство замечательное. Чувствую, что живу. Помимо этого есть и масса других увлечений, работа, но ничто не приносит такого удовольствия, как писательство.
Я проваливаюсь в произведение всегда и полностью. Становлюсь каждым героем, вижу всё, что творится вокруг, говорю то, что говорит он, испытываю это. Иногда получается, что слежу за ним со стороны. И всегда, всегда всё режиссирую в голове. У меня, скорее, даже не книга выстраивается, а фильм.
Пишу действительно в интенсивном темпе. Не могу растягивать работу на долгое время. Мне проще сесть и закончить его за месяц-два, всё отложить и ежедневно писать, часов по восемь в день. Так я чувствую большую связь с произведением. Так я понимаю, что я в нём, а оно во мне. Когда это занимает много месяцев, теряю нить связи, другие дела заполняют слишком много того пространства, которое хочется отдать произведению. Я работаю исключительно на волне вдохновения. Нет искры — нет ни строчки. А если это растягивать на месяцы, годы, то искры сто раз потухнут.
Трудно ли после такого интенсивного погружения выныривать на поверхность? Бывает ли чувство, что хочется там и остаться? Как вообще происходит расставание с очередным произведением? Похоже на то, как уезжаешь после окончания отпуска с курорта, расстаешься с полюбившимися людьми или наоборот — все настолько надоедают, что хочется поскорее развязаться?
Иногда очень трудно. Особенно, если роман любишь, чувствуешь, если оставляешь в нём внушительную часть себя. И частенько, конечно, хотелось там остаться. Я вообще человек впечатлительный. Даже очень. Напишусь, начитаюсь, погружусь, а потом, очнувшись в реальности, понимаю, что безумно хочу обратно. Это мне и нравится в писательстве — возможность побывать в разных мирах, жизнях, местах, где не побывать в реальности. Возможность испытать всё на свете. Я ведь проживаю это с героями, значит, будто это со мной происходит. Но не всё. Плохие моменты я на себе не проецирую. Слишком сильно верю в силу слова.
Расставание с произведениями происходит по-разному. Обычно я не испытываю огорчения. Радость, облегчение — да. Потому что для меня незаконченность — как красный флаг для быка. Не могу успокоиться, пока не буду знать, что поставила точку. А когда поставлю — всё, иногда даже забываю сюжет. Меня спросят: а ты помнишь, как у тебя герой… а я думаю: нет, не помню. И ничего не могу с этим поделать. Как влюблённость: прошла — и с концами. Остались приятные воспоминания. Тёплые чувства. Но не более. Той самой страсти, что была в начале, уже не вернуть.
Что вообще происходит с эмоциями во время работы над такими эмоционально непростыми вещами, как Ваши «Голоса» или «Родные и близкие»? Есть ли ощущение, что на Вас отражаются те эмоциональные состояния и ситуации, которые Вы описываете? Или чаще имеет место обратная последовательность — Вы что-то испытываете и потом отображаете свои чувства и опыт в слове?
Я всегда пишу то, что испытываю. Любое переживание, книга, фильм, что угодно может меня вдохновить. В каждом герое и в каждом произведении есть много меня. Очень много. Я почти ничего не выдумываю, просто выражаю свои мысли и чувства. «Родные и близкие» — это вообще крик души. Мне крайне близко состояние Германа, его сомнения. Он — мой самый большой жизненный страх. Оказаться им — вот он, ужас. Но у меня-то есть выбор. И я попыталась посмотреть, что же со мной будет, если я им не воспользуюсь.
Вы сказали: «мне крайне близко его состояние» и в то же время «боюсь оказаться им». Считаете ли Вы пьесу профилактикой нерешительности и стагнации для себя? Средством, которое поможет «близко» не стать «оказаться»? И чего боитесь больше — его нерешительности или того что он сделает неверный выбор?
Да, пьеса стала для меня возможностью посмотреть со стороны на жизнь человека, который всегда боялся и никак не мог решиться. Я посмотрела. Я испугалась. Хотя это скорее подсознательный страх. Он не такой явный, как, например, страх темноты. Но он самый сильный. Страх нерешительности. Выбор, каким бы он ни был, это уже есть проявление силы и воли человека, а нерешительность — лень и слабость. Я всегда жила по принципу: лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть.
Вы назвали пьесу «Родные и близкие». Как бы громко в ней ни звучала тема выбора, возникает предположение, что тема связи и понимания с семьей и друзьями, тема взаимопонимания также предполагалась — не случайно же название именно такое, а не «Время решать» или «Выбор Германа».
Конечно, взаимопонимание очень важно. И я его не так уж и часто находила в жизни. Родители меня поддерживают как могут, но не думаю, что они до конца в меня верят. Близкие — уже другой разговор. Тут сложнее. Меня никто из моих друзей не читает. Потому что они вообще читать не любят. А меня и подавно. С их стороны вся поддержка ограничивается словами: Ну, всё возможно. Когда-нибудь получится. Я лично, в отличие от Германа, никого не обвиняю, кроме себя. Да и себя стараюсь прощать. А он избрал другой путь: «В моих ошибках виноваты остальные». Это нормально. Это механизм защиты. Мне его очень жаль.
А Вам не кажется, что образ Тайлера склоняет чашу весов читателя в пользу обращения? Складывается впечатление, что только не-человек Тайлер и остается самым честным и человечным.
Да, он у меня и задумывался положительным персонажем. Я люблю придумывать вампиров, которые оказываются человечнее людей. Сама не знаю почему. Насчёт обращения я не уверена. Тайлер остался бы с другом в любом случае. Он не стремится перетянуть его на свою сторону. Он искренне желает Герману счастья, каким бы оно не было.
У пьесы открытый финал. Как Вы думаете, повлиял ли вечер на остальных участников? И что это было в большей мере: попытка увеличить свою численность, одолжение другу, своего рода шоковая терапия, призванная раскрыть Герману глаза на другие возможности и на его подлинное отношение к своей жизни? Особенно призыв простить близких на такие подозрения наталкивает. С одной стороны, это как прощение перед смертью, а с другой стороны, только иллюзия близости смерти Герману, наверное, и может придать сил для прощения и изменения.
Если говорить о том, почему вампиры согласились на такую игру, ответ прост: да просто скучно им стало, вот и решили развлечься. Абсолютно никакой цели у них не было, разве что Тайлер искренне хотел помочь другу. Остальные герои не плохие, просто сытый голодному не товарищ. Так что на остальных участников этот вечер едва ли повлиял. Они никогда не были Герману друзьями. Им представилась возможность незаурядно провести вечер, не более. Они уже всего повидали на своём веку. На Германа им плевать. Им на всех плевать, кроме себя. Потому что идеальных семей не бывает. Люди, может, и совершают ошибки, может, они и не идеальны. Но вампиры тоже. Это я и хотела показать. Превратившись в вампира, Герман вряд ли обрёл бы то, о чём мечтал: идеальную семью. Может, он надеялся на них, думал, если станет одним из них, они дадут ему то, чего свои не дали. Но это не так. Иллюзия смерти — наверное, это и есть самый сильный толчок. Но любая иллюзия рассеивается со временем и забывается. Если после выстрела Герман ещё был готов на что-то, то через пару часов, думаю, он вернулся к тому же, с чего начал.
Эта пьеса у меня выстраданная в плане идеи. Задумка была совершенно иной. Планировалось очень фантастическое развитие сюжета, конец света, много-много смертей, телешоу на выживание, действие в а ля «Пила», потом решила успокоиться и сделать поменьше всякой ерунды. Процесс пошёл, и получилось так, как получилось.
Устроил ли такой вариант — без конца света и множества смертей? Зачем нужны в произведениях подобные страсти — смерти, апокалипсис и тому подобное? Что они помогают выразить? Или изменить в себе?
Теперь такие страсти мне уже не нужны. Давно не нужны. Роман «Голоса» родился сам собой. А я теперь этот мир люблю. И даже пьеса мне сейчас не по душе, потому что вышла слишком трагичной. Всё у героя плохо, все в его глазах в чём-то виноваты… Признаюсь, писала на тот момент немножко о себе — была в тупике, хотелось разобраться, кто в этом виноват
Романы или пьесы в этом помогают?
Мне — всегда, потому что в каждом моём произведении есть часть моей жизни. Я пишу под влиянием тех или иных событий. Иногда персонаж подсказывает мне правильный выход, иногда я как бы смотрю на себя со стороны. Произведение способно изменить настроение, даёт ответы на некоторые вопросы, позволяет разобраться в себе, пережить и прочувствовать то, что по какой-то причине не могу пережить в действительности. Если я написала нечто, и понимаю, что никакого толку для себя из написанного не вынесла, это бесполезное и ненужное чтиво
Учитывая Вашу любовь к диалогам, можно ли сказать, что в рамках пьесы оказалось работать комфортнее?
Давно хотелось попробовать. Прочитала в университете пьесу «Dangerous corner», в ней использована техника time trick, финал очень необычный. Меня она очень зацепила. Тогда и загорелась идеей — люблю концовки нестандартные. А тут как раз на конкурсе предоставили полную свободу — и я решилась. Мне писалось действительно намного проще. Пьеса требует меньше деталей, она мне позволила полностью сосредоточиться на диалогах, которые я так люблю, помогла не думать ни о чём другом. Когда я пишу, то словно бы вижу перед собой фильм, слышу фразы героев, и мне гораздо легче вставлять между их репликами довольно лаконичные связки — «он встал, он пошёл, он подошёл», — нежели разворачивать подробные описания, как того требует роман. Я люблю предоставлять слово героям. Есть авторы, которые выражают настроение персонажей через описание их поведения, действий — как вздохнул, куда посмотрел. А мне нравится раскрывать состояния героев через прямую речь. У меня была задумка — написать роман исключительно в диалогах. Для меня это идеальная форма.
Вы на конкурсе третий раз. Хотя бы даже по этим вехам можете проследить, как менялось Ваше отношение к процессу творчества, к вампирской литературе?
Никогда не хотела писать о вампирах. Вышло в качестве эксперимента, и понравилось. Первую работу хотела посвятить чему-то необычному. Всегда интересовало, как меняется человек, становясь вампиром, что с ним происходит. Потом захотелось чего-то лёгкого, но с элементом детектива. И, наконец, «Голоса» — честно признаюсь, не знаю, что меня подтолкнуло. Я не стремилась развернуть трагедию, постапокалипсис, просто было интересно проследить за поведением людей, вывести их на чистую воду. Ваш конкурс для меня — это уникальная возможность не только исследовать вампирскую прозу, но и исследовать себя и попробовать что-то новое. Например, следующая тема, тема страха… мне очень интересно. Никогда не читала ничего подобного, а тут так загорелось, что спать не могу.
Наверное, почти у всех интерес к какой-либо теме сменяется интересом к другим темам. Что Вам было интересно три года назад, пять лет назад, что интересно сейчас? Имеется в виду не конкретная идея, лёгшая в основу того или другого романа, а нечто, имеющая отношения к определённым этапам в жизни. Вот, было очень важно это, потом поменялись приоритеты, к чему-то остыли, что-то новое в жизни появилось. Как это всё в творчестве прослеживается?
Могу сказать точно: раньше меня интересовал трагизм, боль, драмы всякие. У меня в каждом произведении кто-то либо умирал, либо расставался, либо сходил с ума. Мне казалось, что нельзя создать достойную, сильную вещь без слёз и боли. Период был в жизни неустойчивый, подростковый. А потом как-то улеглись мои внутренние страсти, изменились приоритеты, желания, ход мыслей. Сейчас моё любимое произведение называется «Счастливые люди», и название говорит само за себя. Я начала заниматься йогой, медитациями, и это меня кардинально изменило. И моё творчество изменилось. Я считаю, что книга должна приносить радость и учить чему-то хорошему и мудрому, а не калечить психику. Вот и перестала это делать.
Вопрос из любопытства: а о чём было Ваше самое-самое первое произведение?
Самое первое было о любви, конечно же! Мне тогда исполнилось тринадцать. Я влюбилась. Любовь была такая, что словами не описать. До сих пор считаю, что сильнее чувства не испытывала. А он уехал. И я пребывала в глубоком трансе. Руки сами били по клавишам, слова сами изливались. Честное слово. Порой пишу будто не я, а какая-то сила меня ведёт. Я совершенно не контролирую процесс. Так вот, произведение было небольшое, рассказ. В этом рассказе парень полюбил девушку, девушка парня. Но он уехал учиться в другой город, они какое-то время общались, а потом забыли друг друга. Прошло лет десять-пятнадцать. Они встретились. У обоих семьи, работа, своя жизни. Но поняли, что всегда любили друг друга и только всё испортили. Потом — слёзы, прощание, осознание ошибки, а потом… потом самое интересное: они просыпаются. И оказывается, всё это лишь сон. Они снова молоды, снова вместе. Ему только предстоит принять решение об отъезде, и он…остаётся. Вот так вот. На тот момент это была моя мечта, чтобы всё оказалось сном. Помню, дала парню своему прочитать, он расплакался. Было обидно, что это только рассказ, а не моя собственная жизнь.
Часто ли потом происходили такие вещи — когда удавалось получить подобный отклик на написанное от близких людей или от незнакомых читателей?
Нет, не часто. Но всегда очень приятно. От родных и близких как раз почти и не поступало. (Забавное совпадение с названием пьесы) )
Один из конкурсантов пошутил, что конкурс пора переименовывать в «конкурс женской вампирской прозы». Как думаете, можно ли сказать, что женщина вносит в прозу, вампирскую в частности, нечто сугубо женское, нечто, что недоступно мужчине? И сталкивались ли с тем, что возникают ограничения — например, при изображении внутреннего мира персонажа-мужчины, при написании таких «мужских» сцен в духе боевика?
Я не испытываю серьёзных проблем с изображением персонажа-мужчины. Я много общаюсь с парнями, всегда пытаюсь их понять, прочувствовать, как они действуют, как размышляют. Мне это очень интересно. Разумеется, я никогда не смогу залезть в голову к мужчине и доподлинно передать его внутренний мир, но, как мне кажется, основные отличия от нас, женщин, могу себе представить. А сцену в духе боевика я не писала, это совершенно не моё. Я и боевики-то не смотрю вообще.
Трудно сказать, что вносит ЖЕНЩИНА в вампирскую литературу, это зависит всё-таки от конкретной женщины, как мне кажется. Но, из того, что я читала и писала, могу кое-что общее выделить. Во-первых, какая-то есть в нас надежда, что злой и опасный вампир растет под чарами нашей любви. Мы всё время стремимся увидеть в вампирах что-то хорошее, человеческое. Они нас очень привлекают, видятся идеальными, но в то же время привлекает и перчинка. Вроде как он плохой, но не безнадёжный. Одним словом, мы (я, конечно, не имею ввиду всех) их очеловечиваем. Вот поэтому мне теперь и захотелось вырваться из собственных рамок и придумать что-нибудь… другое.
Всегда хотелось спросить у авторов: есть ли произведение, которое было написано, а потом уничтожено. Например, из-за того, что показалось: нет, не удалось сделать именно так. Как хотелось. Или по другой какой-то причине.
Уничтожено? Было. Только не мной. Несколько лет назад начала писать один роман, негативный очень, про Дьявола, борьбу добра со злом и прочее. Пока писала, компьютер зависал постоянно. Ничего не сохранялось. Кое-как, с нервами, добила первые страниц сто, и вот тут…компьютер мой сгорел совсем. И всё пропало. На новом начала писать заново, и снова он начал зависать. Я испугалась. Бросила. Хотя идея довольно сильная, но больше не возьмусь за неё. Пусть наброски остаются, но трогать их не буду. Странный был роман. Я когда его писала, что-то творилось. Сама не своя была. Очень изменилась — и не в лучшую сторону. Я верю: то, о чём мы пишем, отражается на нас. А в этом тексте было зло на каждой странице. Посчитайте меня глупой и наивной, но я это зло внутри себя переваривала, ощущала каждой клеткой. Потом очень сильно испугалась. Мне нелегко далось от него отказаться. Только спустя месяц после того, как я бросила его, смогла вернуться к нормальной себе и перед всеми извиниться.
Что для Вас скрывается за выражением «Быть писателем», «Я писатель»? Называете ли Вы себя так хотя бы мысленно или предпочитаете обходиться скромным «Я пишу»? Считаете ли, что нужно достичь какой-то ступени, после которой констатировать: да, я могу назвать себя писателем?
Честно говоря, я бы и рада назвать себя писателем, но что за писатель без книги? Можно писать для себя, для друзей, но можно ли считаться писателем? Не знаю. На мой взгляд, едва ли. Это скорее хобби. А вот само слово «писатель» обязывает: во-первых, быть достойным человеком, потому что слово — мощная сила, которую нужно применять с умом. Во-вторых, иметь хотя бы одну напечатанную книгу. Поэтому надеюсь, что в скором времени смогу смело назвать себя писателем.