В комментариях к обзору Вы сказали, что огорчаетесь критике названия. Чем оно Вам так дорого и почему оно двойное?
Не так давно на другом ресурсе меня уже пожурили и за личность героя, и за «непонятное» название с циферками и черточками. Когда я только приступала к первой книге, то уже знала, что будет использоваться обратный отсчет. В нем весь смысл Цикла — цепь событий разматывается в обратную сторону. Постепенно этот отсчет вошел в названия произведений. Книга, озаглавленная «3. Апологет—Ересиарх», стала первой в Цикле. Двойное название появилось само собой. Пока изучала многочисленные исторические источники, влюбилась в книгу Григулевича «Инквизиция». Автор часто употреблял понятие «апологет» — так и родилась первая часть названия. Вторая часть пришла вслед за мыслью: раз уж мы движемся вместе с героем, то надо это движение как-то отразить, указать на конечный пункт нашего путешествия. Так появился «ересиарх» — то, к чему приходит герой в конце первой книги. Признаться, очень дорожу этой находкой, хотя и понимаю: странное название, да еще с цифрой, может отпугнуть. Чтобы читатели не путались, я везде, где публикую роман, даю к нему примечание — это ПЕРВОЕ произведение из Цикла, в нумерации используется обратный отсчет. И все равно, видимо, находятся те, кого тройка отпугивает — мол, что, мне подсунули сразу третью часть? А первые две где? А вдруг, не прочтя первые книги, я из третьей ничего не пойму? И все-таки, несмотря на спорные моменты, при выборе названия второй книги я уже не колебалась — хотя с терминами пришлось помучиться. Если попаду на следующую «Трансильванию», предчувствую новые «тычки»:)

За что же раскритиковали героя?
За слабость. За то, что умудрился сгубить столько народу, включая собственную жену. С этим трудно спорить — да, сгубил, да, не спас. Но вместе с тем в его поступках есть второе дно, более глубокий пласт, который открывается вдумчивому читателю. Герою приходится делать выбор: спасти жену или старого ученого? Здесь как раз и проявляется перемена в мышлении Ингера — он заглядывает дальше, не принимая в расчет сиюминутные привязанности, пытается мыслить более глобально и определить, что лучше для человечества. Такой выбор сделать гораздо сложнее, чем слепо броситься в погоню за женой. Очень здорово, что многие читатели и члены жюри разглядели в Ингере сильного человека, а не тряпку.

Был ли шанс не допустить смерти Хель?
Сейчас я вижу, что лазейка существовала, я увидела ее, только когда книга уже была закончена и отправлена на конкурс. Но этот шанс очень призрачный; я специально ставила героя в такую ситуацию, из которой выкрутиться практически нереально. Возможно, этот шанс будет обыгран во второй книге.

Вы говорите о необходимости мыслить глобально… Героя до переломного момента пугала перспектива оказаться не тем, кем он себя считал. Не является ли такое рациональное решение первым шагом на пути прочь от человечности?
Стоит задаться вопросом, что есть человечность. Герой открывает для себя свою нечеловеческую природу. Получает способности вампира. Со временем ему предстоит многое узнать и много раз пересмотреть свою систему ценностей. И не всегда на первом месте в этой системе окажутся близкие люди. Но привязанность в более широком смысле (как привязанность к человечеству, вместе с которым взрослеет герой) поможет остаться ему — полубогу — более человечным, чем многие смертные люди.

Правильно ли мы понимаем, что разговор с Андрианом в финале означает согласие на инициацию? Не слишком подобная сделка радикальна для него, учитывая его убеждения и противление всему, что говорит Ли?
Даже более того — Ингер сам предлагает вампиру обратить его. В сложившихся на момент инициации обстоятельствах такой шаг видится мне единственно возможным. Опять же — герой смотрит чуть дальше. Он уже пытается мыслить иначе, с учетом открывшегося ему, хотя и мечется, не зная, что конкретно предпринять и как поступить. На протяжении всей книги Ингеру приходится совершать поступки, противоречащие его убеждениям, и инициация становится своеобразной кульминацией. Последней каплей, разрушающей его верования и принципы, — и создающей новые. Мне хотелось показать, как обстоятельства могут выковать человека заново и при этом оставить герою хотя бы частичную свободу выбора. Вопросу о свободе выбора, как и вопросу о человечности, будет уделено много внимания в книгах Цикла. Порой действительно оказываешься перед дилеммой — выбрать наиболее очевидный путь или же попытаться извернуться. Беда в том, что никогда не знаешь, как лучше.
На протяжении романа герой пытается сохранять баланс между системой и своими убеждениями. Общение с Нахтрамом, тщательно сберегаемая книга, — это скорее подкрепление, а не опровержение этих убеждений. Но как при такой системе ценностей он столь быстро примиряется?
Решение об инициации — это в какой-то мере жест отчаяния. И диктуется этот жест отчасти тем, что еще осталось от прежнего Ингера. Ему приходится пожертвовать своими убеждениями ради того, чтобы выжить и не дать врагам победить, ради того, чтобы недавние казни и смерть жены оказались не напрасными. Здесь мы снова сталкиваемся со взглядом в перспективу, и снова сиюминутное и личное отходит на второй план. А вперед выступает забота о человечестве в целом, о том, куда оно движется. Это первые попытки героя осознать свою задачу и направить историю в нужное русло.

Если говорить о «последней капле, разрушающей принципы», то для меня как читателя ею стала неспособность предотвратить смерть жены. Тогда инициация прочитывается как некий акт самонаказания... Задумывалась ли смерть Хель заодно и как такая последняя капля или к тому моменту он в любом случае созрел для смены убеждений?
Ингер уже был готов признать ошибочность своих прежних взглядов. И признал, когда вместо погони за увезшими жену людьми остался с колдуном. Именно этот момент и стал переломным. Все, что произошло после, — попытки найти Хель, мысли о том, как ее спасти, — скорее, движение по инерции. Об этом же говорят и постоянные воспоминания о встрече с Ли.

Ход с утратой памяти и попыткой найти ответ на вопросы о собственной личности часто используется в кино и литературе. Что-то подобных книг или фильмов повлияло?
Сильнее всего в свое время зацепил фильм «Помни». Он показывает: страшно не знать, кто ты, но ещё страшнее тут же забывать все, что происходит.

Сначала возникла идея «попаданчества наоборот» и вокруг нее наросла первая часть романа с инквизиторскими буднями, или же в процессе общения с Ингером стало ясно, что он «не отсюда»? Что появилось первым?
Ингер всё время уводил меня от первоначального сюжета. Но все-таки изначально предполагалось, что он не принадлежит эпохе Средневековья, хоть и не знает об этом.
В процессе работы над книгой изменились временные рамки. Изменилось то, из какого времени прибыл Ингер. Именно этот момент становится одной из главных загадок в Цикле, потому что якобы найденный героем «ответ» далеко не так однозначен, как ему кажется.

Ответы, найденные читателями, тоже не однозначны. Даже не зная, что впереди еще две книги, чувствуешь, что путь только начинается. Можно ли немного спойлеров о том, чего нам стоит ожидать дальше, насколько крепко пристегнуться?
Все три книги будут написаны в разных жанрах, каждый из которых мне близок. Вторая книга — это стимпанк. Эстетика поздней викторианской эпохи, тайные общества — идеальная среда для уважающего себя вампира. Много внимания будет уделено достижениям науки. Во второй книге появится Никола Тесла — человек, личностью которого я вдохновляюсь. В отличие от темных (во всех смыслах) веков первой книги, вторая часть Цикла — это рациональность. Даже вампиризм получит свое научное объяснение. А материалист-автор намекнет на появление нового героя, к которому я с таким нетерпением подбираюсь и которого нежно люблю — гораздо больше, чем Ингера.
Так уж сложилось, что этот более поздний персонаж потеснил инквизитора. Отчасти потому, что появится он в конце цикла, в более свободной для авторской фантазии атмосфере, не ограниченной необходимостью соответствовать историческим фактам. И этим двоим героям еще предстоит встретиться.

В тексте сошлись и киборги, и классическая фэнтезийность, и вампиры. Первая книга уже сама по себе нечто гибридное, она нечто среднее между фэнтези, фантастикой, мистикой. Значит ли это, что до этого Вы работали во всех трех жанрах, а потом они сошлись? Или это целенаправленный эксперимент для придания особого вкуса каждой части?
Для меня фэнтези — это текст, в котором обязательно присутствует магия. В моих книгах ее нет и не будет, такой уж пунктик. Рациональное объяснение вампиризма — еще одно тому подтверждение. У меня были эксперименты и с киберпанком (не очень удачные), и с мистикой, и с попаданчеством, и с антиутопией, но их можно рассматривать как пробу пера, как поиск «своих» жанров. «Апологет» — первая книга, над которой велась действительно серьезная работа. К этому времени я уже определилась с временными рамками каждой части и с последовательностью жанров. Поняла, что мне нравится, а что нет (писать о Средневековье, честно признаюсь, было не слишком приятно и далеко не просто). И решила, что читателю будет любопытно проследовать по цепочке «мистика— стимпанк—антиутопия». И, возможно, далее — в эпоху искусственного интеллекта.

Отторжение магического в тексте отражает Ваши взгляды на сверхъестественное вообще?
Скорее, это отражает мою скрытую неприязнь к жанру.

Что же побуждает писать... хорошо, не фэнтези, но нечто столь близкое к нему? И обусловлена ли сдержанность Ингера в ходе его инквизиторской практики и амбивалентность сверхъестественного в романе позицией автора?
Думаю, это обычный ход — вкладывать в мысли и поступки героя собственные представления. В первой книге я прошла по грани — у меня есть и «ведьмы», и вампиры, и загадочные способности героя. Вместе с тем «невидимая ведьма» — никакая не колдунья, и то, что принимается за колдовство (исчезнувшие дома в деревне), — всего лишь следствие вполне себе материального взрыва. Вдова, опаивающая инквизитора, использует для этой цели не дьявольское снадобье, а обычное вино с настоем трав, обладающих наркотическим эффектом. Против меня сыграла и атмосфера книги — Средневековье, жанр «мистика», а тут еще ведьмы, да и главный герой у нас не кто иной, как инквизитор. Поэтому все в целом может восприниматься как фэнтезийный мир. Я не могла сразу отправить героя в начало XX века, мне нужно было рассказать его предысторию, поэтому пришлось — именно так, пришлось — работать со Средневековьем, но это был первый и последний раз. И я постаралась дать все возможные опровержения «волшебности» некоторых моментов. Читатель, надеюсь, видит в книге именно то, что я в нее вложила. А именно — ни в чем не повинных женщин, которых Церковь клеймит ведьмами. Клеймит и казнит — за умение врачевать, за кошку в доме, за родимое пятно на лице. Ведь это действительно имело место в Средневековой Европе. И магия здесь ни при чем. Предпочтение Ингером науки вместо слепого следования церковным доктринам, — тоже способ подчеркнуть превосходство рационального.
Есть и обратный процесс. Возможно, опытные авторы хорошо знакомы с подобным интересным явлением, но я столкнулась с ним впервые... Где-то на середине книги я поняла, что уже не сюжет движет героя вперед, а сам герой направляет меня и указывает, куда сюжету следует свернуть. Герой ожил и начал тянуть автора за ручку. Для меня это было очень необычно и удивительно. Пыталась сопротивляться, но не вышло. Ингер притащил в книгу еще и вампиров, которые в итоге тоже стали отвоевывать себе позиции. Таким образом, конечный результат оказался достаточно далек от первоначальных планов. Но, если учесть, что в самом первом варианте сюжета действие происходило во вселенной Вархаммера, ничего удивительного. Ингер обрел самостоятельность и вывел сюжетную линию туда, куда счел нужным. И продолжает это делать — сейчас, когда я работаю над второй книгой.

Насколько Вы в принципе привыкли планировать сюжет? Это первый случай превышения полномочий со стороны персонажа?
Это первый случай, когда герой вертит автором как хочет. Я пока не могу говорить о привычности планирования. Для всех предыдущих работ (рассказы, повести) я даже сюжет сочиняла на ходу. И писала для себя, не сдерживая рвущихся в бой тараканов, без оглядки на то, что кто-то еще это прочтет. «Апологет» стал первой книгой, потребовавшей серьезной проработки сюжета и персонажей. Это тоже оказалось очень необычным — и сложным — опытом.

И натиск как многих тараканов был остановлен в «Ересиархе»?
Я сделала героя более реалистичным и менее выносливым. Изобразила его все-таки ближе к человеческому существу. Сгладила острые углы. Лишила книгу излишне кровавых сцен с подробностями, которые, как мне кажется, могли бы отпугнуть читателя окончательно.

Насколько для Вас сцена разговора героя с Ли была острой? Насколько остро Вы переживали этот момент с Ингером и за Ингера?
Именно с этой сцены все началось. Она была написана в 2012 году, только вместо Ингера был безымянный инквизитор-полукиборг, а вместо Ли — ведьма Хаоса. Потом я забросила идею почти на четыре года, а когда к ней вернулась, уже знала: эта сцена обязательно войдет в книгу. Правда, придется как следует все покромсать. Сцена получилась сложной со всех сторон — править всегда труднее, чем писать с нуля. К тому же мне нужно было передать в коротком разговоре очень многое: и правду о происхождении Ингера, и отношение Ли к нему, и дать намеки на рождающееся внутри Ингера противоречие, и показать, что Ли рисковала, атакуя первой — ведь она не знала, что Ингер еще не инициирован. Много всего слилось, не зря эта глава получилась одной из самых длинных. Я испытывала смешанные чувства вместе с героем и ощущала, что «плаваю», не знаю, куда вести его дальше. Была странная растерянность. Как будто выбили почву из-под ног. Но постепенно, совместными усилиями мы разобрались.

Вы с ним друзья? Или коллеги?
Боюсь, у него не может быть друзей, разве что соратники. Колдун выступает в роли учителя, и будь Ингер на момент встречи с ним чуть умнее, они стали бы коллегами. Я же ощущаю себя скорее помощницей — все-таки мой герой куда опытнее меня. И это он меня ведет, а не наоборот.

Почему же идее, родившейся в 2012 году, потребовалось вылежаться несколько лет? И вообще — брошенные идеи, отложенные идеи, начатые и ненаписанные романы это авторская печаль или пауза помогает сюжету вызреть, и торопить этот процесс нельзя?
В то время я не рисковала браться за крупную форму. Мне требовалось к этому подготовиться морально и решить, хочу ли я вообще писать книги.
Сегодня моя большая авторская печаль — это нехватка времени на все имеющиеся задумки. У меня скопились десятки начатых историй. Но сейчас я понимаю, что разбрасываться не стоит. История Ингера для меня всегда была и остается главной. Я учусь не спешить, работая над ней; иногда даже на обдумывание какой-нибудь мелочи вроде имени второстепенного героя уходит несколько часов. Спешка только мешает процессу, мешает втянуться в мир. Зато уж если удалось в этот мир погрузиться, сюжет сам начнет развиваться в нужном направлении.

Как вообще возник вопрос «писать книги или нет»? Что-то писалось и это ставило перед вопросом, двигаться дальше или нет, или вопрос был первичен и потом уже начались попытки по этому пути следовать?
Сколько себя помню, всегда любила сочинять истории. Было время, когда только они и спасали. Но встал вопрос, стоит ли выводить хобби на более серьезный уровень. Есть ли смысл делиться своим творчеством с кем-то еще. Потому что если писать не только для себя, то нужно постараться делать это хорошо. Значит, нужно учиться, уделять творчеству больше времени, узнавать что-то новое. Заниматься регулярно. Вот об этом я задумывалась. Признаться честно, до сих пор не уверена, что выбрала правильный путь. Я вообще довольно далека от осознания своих желаний. «Хочу/не хочу» — для меня очень сложный вопрос. Многое я уже бросала, хотя поначалу казалось: вот оно, мое! И выкладывалась я по полной. Может оказаться, что и писательство — очередное преходящее увлечение, несмотря на то, что создавать миры мне было интересно с детства. Тешу себя надеждой, что все-таки на этот раз я нашла себя.

Неужели, если бросите, не будет ломки?
Я бросала, получив суровый разнос на каком-то форуме. На целый месяц бросила. Это произошло как раз при работе над первой версией похождений Ингера. Сейчас понимаю, что разносили по делу и правильно. Потом не выдержала, вернулась и заставила себя перечитать текст и переработать его заново. Так что, да, ломка будет. Поэтому и верю, что нашла своё.

Что еще может сказать автор «Ересиарха» о себе?
Люблю путешествовать, ценю свободу и возможность общения с природой. Типичный интраверт и где-то даже латентный хикки. Немного психолог. Немного музыкант. Увлекаюсь андеграундной музыкой — и не могу писать без музыки. Как правило, это довольно тяжелые композиции, которые, как мне кажется, накладывают отпечаток на готовый текст. Например, во время танца Ингера с Ли звучит «Diary of Dreams», а в сцене на башне — «Disturbed». Знакомый автор подал идею совместить текст и музыку, хотя пока я даже отдаленно не представляю, как эту задумку можно реализовать технически.

Если основываться на намеках, что даются в первой книге, будущее и свойственная ему иерархия выглядят пугающими. Для людей, по крайней мере.
Если имеется в виду иерархия, в которой люди стоят в самом низу, — нет, никаких пищевых цепочек с вампирами на вершине однозначно не будет.
В первой книге я постаралась в меру сил воссоздать реалии XV века, и поняла, что я не хочу и не буду писать альтернативную историю. Все, что происходит в первой книге и будет происходить во второй, действительно имело место, разве что я позволила себе пофантазировать в мелочах (например, мы никогда не узнаем, встречался ли да Винчи во дворце Сфорца со странным незнакомцем...) Поэтому общество в следующей части Цикла останется таким, каким мы его знали и знаем. Но Ли прибыла из времени достаточно отдаленного — ее история будет рассказана только в третьей книге, и это уже будет настоящая фантастика, а не сплав истории и мистики. Вероятно, XXII или XXIII век. Четкого сюжета пока нет. Это будет эпоха искусственного интеллекта, с совершенно иными ценностями и устоями. Могу уже сейчас сказать, что мирным это время нельзя назвать, отнюдь. И что все же мерить целую эпоху по одной Ли не стоит — ее поведение и привычки обусловлены не столько ее временем, сколько тем, что ей пришлось пережить.
Кроме того, цикл имеет «побочные эффекты» — отдельные истории персонажей. Нечто вроде повестей, написанных от первого лица. Для Ли такая история тоже предусмотрена. Они планируются как дополнение к основному циклу, чтобы раскрыть оставшиеся непонятными мелочи. Так что мир цикла разрастается до пугающих меня размеров.

А разве с самого начала не пугало? Ведь уже беря разбег в Средневековье, Вы не могли не оценить размах задачи. Например, та же самая работа с источниками, освоение огромнейших пластов информации...
С самого начала — нет, я тогда еще не предполагала, что придётся уточнять каждую мелочь, даже самую крохотную деталь. Осознание пришло в процессе. При этом от истории я очень далека. В школе и в университете попались ужасно скучные преподаватели, которым было, видимо, неважно, интересно ли ученикам их слушать. В процессе работы над книгой пришлось и историю заново полюбить, и заполнить многочисленные пробелы в знаниях.

Куда движется человечество в рамках цикла? Вы сказали, что будущее нельзя назвать мирным, упомянули, что это эпоха искусственного интеллекта... Можно ли предположить, что прогресс не равнозначен улучшению человечества и движению от четкого «минуса» тёмного Средневековья к четкому «плюс» будущего?
Улучшению именно человечества не равнозначен. Напротив. Всё плохое, что будет происходить, — результат «измельчания», результат того, что люди все равно зашли не туда, хотя им было всё дано.

Вы сказали о цепочке «мистика— стимпанк—антиутопия». Если первые два еще можно убрать в «развлекательную литературу», то антиутопия подразумевает серьезное осмысление социальных процессов, серьезный диалог с читателем, иногда предостережение. Размах цикла намекает на его социально-философскую направленность. Насколько цикл ставит целью людей задуматься?
Не могу не вспомнить такое высказывание: «Первая обязанность писателя — развлекать. Читатели теряют интерес с описаниями и абстрактной философией. Они хотят развлечений. Но они чувствуют себя обманутыми, если развлекаясь, ничему не научились». Поэтому оболочка — это приключения, где-то интрига, где-то экшен. Ядро — философская составляющая. Задумается тот, кто захочет. Для остальных, надеюсь, книга станет просто способом приятно и нескучно провести время.

По большому счету — должен ли автор побуждать читателей к размышлению/учить, апеллировать к каким-либо нравственным ценностям или это разновидность насилия?
Учить — не думаю. Ненавязчиво подталкивать к размышлению (но не к принятию определенных ценностей) — да. Считаю, что уметь дать читателю повод задуматься — это высший пилотаж для автора, который работает в развлекательных жанрах.