ЛИЛИТ МАЗИКИНА

«Я надеюсь станцевать на своих похоронах»

Пару слов о себе?

Меня зовут Лилит Мазикина, мне двадцать девять лет. Я пишу экономические новости, участвую в поэтических конкурсах с призами, танцую в джипси-готик шоу-группе «Ратунэ» (это название, кстати, переводится как «Вампиры»), пишу статьи и эссе по цыганской истории и культуре, редактирую цыганский музыкальный журнал «Свэнко», читаю лекции, даю поэтические и танцевальные мастер-классы… Одним словом, делаю всё что угодно, только чтобы не работать, - по крайней мере, так реагируют на мою деятельность многие знакомые.

Что является работой, а что – хобби для души? Какую свою деятельность Вы считаете основной? Может быть, даже призванием? И каким чудом Вам хватает на всё это время?

Это очень трудный вопрос. Чертовски трудный. Всё перечисленное приносит мне деньги и при этом очень мне нравится, даже экономическая журналистика – новости российской и мировой экономики похожи на сценарий эксцентрической комедии. При этом я иногда сама не понимаю, как мне хватает времени. Впрочем, я на каждое из занятий трачу не больше четырёх часов в день… Тут комбинирую, там... Ещё мне здорово помогает то, что я быстро читаю, быстро печатаю, быстро думаю. Я имею в виду: действительно быстро. Хорошо помню любой материал, так что, например, к лекциям готовлюсь быстрее, чем многие лекторы. Секрет в том, что мне всё это интересно, и я не люблю скучать. Ещё одно отлично средство от скуки — дети, кот и муж, особенно если это чередуется с остальными занятиями. Сейчас впервые подумала и поняла: чаще всего я представляюсь как танцовщица или журналистка. Видимо, это и есть мои основные занятия.

А от чего из перечисленного точно не смогли бы отказаться?

Не могла бы не писать стихов и не танцевать. Это моя стихия. Если бы возникла необходимость оставить что-либо одно, я бы разорвалась между стихами и танцами. Но, если подумать, возможности тела не вечны, а для того чтобы сочинять стихи, достаточно вменяемого состояния мозга. Оно сохраняется обычно дольше, чем хрящи в коленях. Итак, окончательный ответ - стихи.

А какой срок ставите себе для занятия танцами? Согласны ли с мнением, что народные танцы позволяют танцевать хоть до смерти?

Народные танцы дают человеку больше форы, чем классические, это однозначно. Точно так же, как предоставляют больший выбор в движениях. Цыганские танцы танцуют и бабушки - и так танцуют, что за сердце хватает! - но они, естественно, выбирают движения, не дающие нагрузки на больные части тела, выходят за счёт «манерки», личного стиля исполнения. Я, признаться, имею весьма нехорошие последствия физических травм, и ряд движений мне недоступны. Но я всё равно танцую, считаюсь хорошей танцовщицей, потому что это не балет, здесь легче выбрать подходящий именно мне стиль и набор движений.

Я надеюсь станцевать на своих похоронах. Ну, а что ещё могла сказать солистка ансамбля с названием «Ратунэ» - «Вампиры»? На самом деле, это популярная шутка обо мне среди коллег и зрителей. Она мне нравится.

Есть ли взаимосвязь между танцем и стихами/прозой? Считаете ли Вы, что танец позволяет человеку иначе подойти и к слову, почувствовать ритм и рисунок текста, увидеть, где нужны паузы, акценты? Сравниваете ли Вы когда-нибудь свои стихи и свой танец?

На поэтических сайтах мне часто говорят, что моя работа с ритмом - это работа не книжника, но именно танцовщицы. Сама я не пробовала сравнивать, внутренние ощущения от работы над стихом и работы в танце разнятся, но вы сейчас меня просто подводите к ещё одной цитате о моей персоне: «Танцует, как пишет, пишет, как танцует». В чём основная разница между, условно, книжником и танцовщицей? Книжники больше тяготеют к каноническим ритменным схемам, тех, что мы проходим в школе на литературе, - ямб, хорей, анапест и другие. Танцовщица привыкла работать с музыкой. В музыке не на каждую долю приходится нота; музыка ритмична не за счёт однообразия, монотонности, а за счёт работы с сильными долями. Как следствие мне очень импонируют такие размеры, как дольник, тактовик, акцентник. Я люблю полиметрические эксперименты – мне нравится смешивать по определённой личной схеме два-три размера в стихотворении. Кроме того, я пишу очень «звуковые» стихи, в них очень много аллитераций, ассонансов. Я не могу писать не мелодично. В общем, танцы на стихи влияют. Что касается влияния стихов на танцы... Центр современной литературы «Русский Гуливер» приглашал меня танцевать под стихи на нескольких поэтических вечерах. Танцевать ведь можно под любой ритм. Конечно, то, что это происходит не под музыку, влияет. Помимо ориентации на ритм, приходится следить за сюжетом. Танец становится в некотором смысле иллюстративным. Для меня это был очень интересный эксперимент.

А влияние на прозу? Она же требует не меньшей ритмики и искусства рисунка, чем поэзия, в общем-то, хороший поэт будет иметь существенную фору и в прозе...

Мне кажется, мне удаётся чувствовать ритм произведения и более или менее ему следовать. Это влияет прежде всего на композицию: она получается более уравновешенной. Работа и со стихом, и с танцем вырабатывает привычку уделять композиции (в танце это называется «рисунок») большое внимание. Стихи приучают в зависимости от цели выражаться лаконично или развёрнуто, не тратить слов впустую. Быть выразительным, «рисовать» словами. Да и лексикон заметно расширяется. А танец ещё и приучает к мысли, что необязательно описывать внутренний мир - он отражается в движениях, позах, действиях. Иногда поза или жест выразительней любого описывающего душевное состояние слова.

Как давно Вы пишете стихи? У Вас филологическое или экономическое образование? Или же их несколько?

Стихи я пишу с детства, филологического образования у меня нет. Я не закончила ни один из институтов, хотя хорошо в них начала. Но я привыкла углубляться во всё, чем занимаюсь. Не люблю поверхностности. Не люблю стагнации. Я люблю постоянно узнавать что-то новое и развиваться. На самом деле, в детстве к моим стишкам относились без особого пиетета, считалось, что я стану художником, когда вырасту. Я хорошо рисовала, взрослых особенно умиляла выразительность в передаче движения и поз. Теперь я думаю, что эта выразительность говорила о том, что я создана для танцев.

Как Вы пришли в вампирскую тему?

В вампирскую тему я не столько пришла, сколько не могла в ней не оказаться. Любой, кто растёт на цыганских страшилках - а цыгане рассказывают друг другу страшилки в любом возрасте и при любых обстоятельствах, и все они, КОНЕЧНО, произошли на самом деле - так вот, любой, кто растёт на них, неизбежно оказывается в окружении историй о вампирах. Одни только мертвецы, являющиеся в мир живых, занимают такое огромное место в цыганском фольклоре, какого не занимает больше никто и нигде. Когда я читаю, что поверья о вампирах по Европе разнесли цыгане, умом я понимаю, что это, скорее всего, не так, но сердце моё говорит: «Точно! Так оно всё и было!»

На самом деле вампирская проза - совершенно не мой конёк. Про вампиров я обычно пишу стихи - у меня довольно много стихов, навеянных цыганскими поверьями и рассказами. Да и вообще я в прозе тяготею к малым жанрам. Свою дилогию я написала совершенно случайно. Меня подвёл под монастырь мой азарт. Цыгане - ужасно азартные люди, и мне, несмотря на образованность, не удаётся это в себе перебороть.

Правильно ли мы понимаем, что Вы выросли в традиционной цыганской семье?

Я - дитя межэтнического брака. Происхождение Лиляны, собственно, списано с моего за подходящестью материала. Моя мать - русская польского происхождения, мой отец - цыган. Конечно, меня воспитывали гораздо более по-цыгански, чем иных моих московских цыганских подруг, но я бы не назвала своё воспитание чисто цыганским. В нём очень много от польского, сильно ориентированного на письменность. Я много читала, особенно когда болела - а болела я каждую зиму, всю зиму. Ещё меня, например, учили ходить так, чтобы, если стакан на голову поставят, вода не расплескалась, так должна ходить настоящая барышня («панёнка»). С другой стороны, повторюсь, я восприняла очень многие цыганские установки от брата, от семьи моего отца. Вот так и выросла - на смеси польско-дворянского и патриархально-цыганского.

Кстати, да, Ваша героиня по общим впечатлениям очень похожа на Вас. Таким образом, это не нечаянная схожесть, а намеренная политика? Вы вкладываете в героев себя или лишь в этом случае подарили героине некоторые свои черты?

Дело в том, что я писала роман на скорость. Мне некогда было придумывать ВСЁ, я брала фактуру из своей биографии, из своих стихов. Никакой другой особой цели при использовании этой фактуры я не преследовала. Но, естественно, Лиляна не мой идентичный клон. Просто она получила от меня довольно много.

В целом в прозе я не привыкла списывать с себя. Я привыкла делать зарисовки с натуры, а не автопортреты. Сейчас я работаю над повестью, героиня которой будет похожа на меня гораздо меньше; она будет упорна, она будет женского пола, в конце концов она будет танцевать. Но она не списана с меня, потому что мне это не интересно. Это просто совпадение отдельных черт.

Возвращаясь к вопросу об этнике... Предполагаете ли Вы что Ваш читатель – это тоже человек, выросший в цыганской традиции или знакомый с ней, или Ваше творчество – скорее популяризация цыганской культуры, сознательная или подсознательная?

По всей видимости, в дилогии мне не удалось ни то, ни другое. Одни читатели ругают меня за то, что не видят логики в поступках героини или другого персонажа, поскольку не знают этнических установок, традиций, другие ругают за то, что я эти моменты чрезмерно разжёвываю. Но мне чуть ли не на всё, что я делаю, говорят, что это отличная популяризация цыганской культуры. Если и с дилогией выйдет так же, я буду только рада. Но для начала мне будет достаточно, если читатель заметить, что цыгане - тоже люди. Люди, просто люди, а не нечто картонное, однотипное, инфернальное.

На самом деле одна из претензий – то, что недостаточно раскрыта цыганская тема, маловато культуры, истории. Но я писала не повесть о цыганах. Я писала повесть по цыганским поверьям.

А насколько ревностно Вы сами относитесь к цыганской тематике в произведениях других авторов, а особенно авторов «со стороны»? Насколько вообще считаете возможным писать о том, что изучено, а не прожито?

О-о-о-очень ревностно! Когда встречаю подобное в книге или фильме, делаю в своем блоге подробный разбор полётов - что у автора получилось, что не получилось. Но я не вменяю автору в обязанность пожить в цыганском таборе, чтобы писать о цыганах. Считаю вполне возможным писать об изученном, при условии, что оно изучено хорошо. Я ведь Польшу и Карпаты знаю только по рассказам родственников и справочной литературе, например. Никогда там не была, хотя некоторые читатели теперь думают, что довелось по этим краям поездить.

Среди удачных примеров не прожитого, а изученного могу навскидку назвать книги Алексея Пехова. То ли в «Аутодафе», то ли в «Страже», короче, в «Ведьмином яре», у него использован исконный цыганский фольклорный сюжет о мёртвом таборе. И использован мастерски. Человек умеет работать с материалом.

А как Вы относитесь к другим фольклорным традициям? Например, насколько Вам интересна, симпатична или чужда нечисть, обитающие не в цыганском, может быть, даже не в восточно-европейском фольклоре? Не возникало соблазна свести и сравнить «своих» вампиров с чужеземцами?

Мне интересны представления о нечисти у разных народов. Читаю с удовольствием и арабские, и японские, и индийские, и скандинавские сказки об оживших мертвецах, гулях и прочих существах, однако не ощущаю, что достаточно прониклась этой темой, поэтому вряд ли когда-то буду о них писать. «Мой» ареал - Карпаты, Балканы, «славянские земли» вообще, от Берлина до алтайских кержаков.

Вы, насколько можно понять, человек достаточно импульсивный и эмоциональный. Насколько это помогает в литературном творчестве? Вот так, вдруг, посреди ночи появляется замысел – и Вы бросаетесь писать, позабыв про сон? Или всё-таки темперамент темпераментом, а в литературной деятельности предпочитаете планирование?

Именно бросаюсь. Надо мной дети смеются: вечер, я сплю - и вдруг вскакиваю с кровати, отпихиваю всех от компьютера и неистово строчу несколько абзацев. Какая-то идея во сне появилась, какие-то ниточки в полусне связались. Однако это не значит, что я не использую планирование. Без планирования не построишь толком композицию, а я привыкла относиться к этому серьёзно. Что касается работы, сделанной на спор... надо смотреть на результат, а не на предпосылки. Если хорошо получилось, то и замечательно. Одних интеллектуально и эмоционально азарт подхлестнёт, вдохновит, а других прессинг условий задавит, каждому своё. Это как с цыганским танцем: у каждого своя манерка, и незачем заставлять плясать в чужой.

Вот Вы говорите, что вампирская проза не Ваш конек… Что же является коньком? Есть ли другие произведения, в которых мистики нет вообще? Или мистика естественным образом становится ведущей?

Мистика - мой конёк, но в поэзии. Мистических, необязательно с вампирами, стихотворений у меня очень много. Навскидку могу вспомнить «Имя моё», «Месечину», «Вихрь», «О чём вы шептались (Сказки)», «Секрет» - это то, что на русском. Есть произведения и на цыганском. В прозе же я преимущественно увлечена жизнью, реалом. Я делаю зарисовки, наброски. Мне очень интересны люди. Мне нравится за ними наблюдать. Поэтому в прозе у меня очень мало мистики. Исключений мало - оставшийся от подросткового цикла рассказов «Дом на пустыре», «...и кошка Матрёна». Есть несколько фантастических произведений и произведений в жанре фэнтези, несколько иронических притч. Последнее время мне нравится вспоминать длинные страшилки, услышанные в детстве, и записывать их. Скорее всего, слегка в итоге перевираю, и получается авторская сказка. Тут всегда мистики полно. Например, «Сестрёнка без ручек» - очень страшная сказка. «Пионерку» тоже рекомендую. Вампирскую тему, кроме стихов, я ещё использую в своём шоу «Эдерлези. Рат». Я там играю, собственно, вампиршу, это главная роль, исполняю девять танцев из тринадцати, половина из них - сольные.

Где Ваши выступления можно увидеть? Вживую или в записи?

Записи нет пока, а живьём... Обычно я анонсирую наши выступления в блоге. Проходят они почти всегда в Москве, несколько раз наш коллектив приезжал в Питер. В апреле наша группа проведёт очередную интерактивную лекцию «История цыган в песнях и плясках» с участием цыганского поэта Халины Кулешовой. У меня там три танца: раджастанский, византийских цыган и балканских цыган. И я немного рассказываю.

Как Ваши обширные знания сочетаются с полетом вдохновения? Как друг с другом взаимодействуют? Где Вы от них намеренно отступаете, чтобы сотворить личную вселенную? Или всё происходит спонтанно, и материал просто всплывает из подсознания? Как удаётся сохранить баланс? Подобная погруженность в фольклор – не давит?

Именно спонтанно. Ничего на меня не давит, не больше, чем знание о том, что ОБЫЧНО трава зелёная, например. Меня об этом часто, на самом деле, спрашивают. В сознании большинства людей человек, который знает, и человек, который творит, радикально различаются... Не знаю уж, почему. Для меня любая информация - это материал. Как для скульптора - глина, гипс, мрамор... Несомненно, выбранный материал некоторым образом влияет на работу, мрамор не будешь лепить, например. Но чтобы материал влиял на личные способности скульптора, диктовал ему... это же странно. Не надо бояться материала. И не надо бояться знания техник. Технику изучают не для того, чтобы ей поклоняться, а для того, чтобы применить или не применить ее по своему разумению.

Относительно материала. Вы говорили о том, что хотя и написали первую на скорость, но при этом серьезно и долго обдумывали затронутые в ней темы, этому предшествовал период накопления материала и желание с ним поработать. Почему дилогия получилась именно такой - уводящей в глубины подсознания и требующей от читателя погрузиться туда же? Можно ли сказать, что это такая форма рефлексии над литературоведческими или психоаналитическими теориями?

Как я говорила, я очень люблю народные страшилки, да подлиннее. Но они почти все имеют структуру народных волшебных сказок, так что я и к сказкам внимательно отношусь. А всякая волшебная сказка - это история инициации. Меня очень интересует момент инициации, момент перехода из личинки в бабочку через куколку, из послушника - в монаха, переплавления личности в новую. Когда у меня накопилось много материала, мне самой захотелось написать повесть об инициации - архетипической, но при этом происходящей в нашем, современном мире. Я только не могла определиться с выбором сюжета, антуража. Вертела так и сяк. Кроме того, меня пугало, что нельзя писать об инициации, не погружаясь в психологию. Я боялась, что не потяну - не получится нырнуть достаточно глубоко... или вовремя вынырнуть. Если бы не спор, наверное, так бы и сидела, боялась. Меня не интересовали теории. Меня интересовала передача процесса. Ведь это по-настоящему изумительно: мальчик уходит в лес и через некоторое время возвращается мужчиной, при этом меняется вся его личность. Эмоциональный рисунок, мировоззрение, вообще всё. В наше время это не так упорядоченно, но мне приходилось проходить через изменение, как, наверное, каждому из нас; вроде бы ты тот же человек, но... ты уже другой. Ты изменился. Какое-то событие вызвало этот процесс, что-то внутри тебя плавилось, менялось... Это невероятно интересно. Вы знаете, что гусеница внутри куколки распадается практически полностью в нечто вроде каши? А не отращивает себе крылышки и усики. Значит ли это, что в «кукольный» момент распадается, расплавляется человек? Насколько? А может, всё же не переплавление идёт, а именно отращивание хвостиков, усиков, лапок из старого гусеничного тела?

В общем, инициационный период для меня нечто столь волшебное, интригующее, что я даже не могу об этом рассуждать упорядоченно. Это волшебство, и всё.

Надо сказать, меня работа над дилогией тоже изменила. Я нырнула одним человеком и вынырнула другим. И на многое взглянула по-другому.

Например? И насколько естественно появилась вторая повесть? Была ли она рождена уже не на пари, а из прихоти героев или потребности проследить процесс превращения до конца?

Работая над дилогией, я открыла в себе некоторые страхи, которых прежде не замечала. Вся дилогия была сделана на пари. Я держала пари на объём — миллион знаков, по десять тысяч знаков в сутки. Вторую повесть я, честно говоря, довольно серьёзно переписала после того как получила свой законный выигрыш. Она была сначала более разбалансирована. Наверное, вторая была написана более противоестественно, но по моим личным ощущениям... всё то же самое. Я писала, как ныряла. Просто довела инициацию до следующей, конечной точки.

Значит ли это, что Лиляна – некая абстрактная модель, на примере которой Вы демонстрируете стадии становления женщины, или нечто большее? Есть ли среди персонажей отрицательные, положительные или они нейтральные?

Вот уж точно не могу воспринимать Лиляну как абстрактную модель! Она не сферическая женщина в вакууме. Ой, нет. Далеко ей. Я вообще не думала демонстрировать. Я думала изучить. Я исследователь по природе. Когда сам проживаешь взросление – а в наше время это растянутый и незаметный процесс, - не до того чтобы его обдумывать, регистрировать изменения - ты занят самим процессом. Я хотела передать этот процесс так, чтобы наконец можно было его почувствовать - со стороны, острее, внятнее. Я хотела и сама его перепрочувствовать.

Что касается героев, то я добивалась принципиальной их неоднозначности. Я не против некоторой доли морализаторства, но мне так хотелось. Я для себя решила: никаких чётко положительных и чётко отрицательных персонажей. И сама же провалила эту задачу: Шимбровский получился чётко отрицательным. Он мне был так противен, что я не могла заставить придумать ему что-то хорошее. Однако более крупные, значимые персонажи получились очень человечными, очень неоднозначными, мне кажется. Та же Люция - враг, а не отрицательный персонаж. Полнокровный враг. Когда я её «убила», некоторые читатели были очень обижены, некоторые даже прекратили читать. Обычно так делают экзальтированные девочки, когда умирает какой-нибудь кавайный мальчик, но мне протест выразили даже пожилые мужчины-интеллектуалы. Мне заявили, что я совершенно преступно обошлась с единственным мыслящим персонажем повести. Я надеялась, что её смерть вызовет шок, заставит задуматься, но не представляла, что реакция будет такой острой.

Говоря о шоке… Отношения между Лилянкой и Ловашем постоянно балансируют на грани инцеста. Читателю то намекают, что Батори – ее отец, то подсказывают, что всё сводится к тому, что женщина видит в любом привлекающем ее мужчине в некотором роде отцовскую фигуру – или же ее привлекает тот мужчина, который больше всего напоминает ей отца. Отношения с Марчином своеобразны, плюс немного геронтофилии…. Вы не боитесь шокировать своих читателей – или, возможно, стремитесь к этому?

Помимо антропологической подоплёки происходящего, мне хотелось немного перца. Я вообще кладу в еду много перца, такая цыганская привычка. Я не могла не внести некоторой остроты в шаблоны отношений - ведь отношения-то по сути выходили шаблонными, такие лав-стори: охотница на вампиров плюс вампир, рыцарь плюс дама. Пресно. Драматичности это тоже подбавило, мне кажется.

Считаете ли Вы в целом полезной и этичной практикой дразнить таким образом читателя, вызвать у него сильную эмоциональную реакцию - шокировать, возмутить, заставить прослезиться и т.д.?

Господи, да на этом же стоит всё искусство! Конечно, нужно понимать и определять границы, не надо шока ради шока, эпатажа ради эпатажа. Но духовное влияние невоможно без влияния эмоционального. Искусство всегда немного колется. Если оно предназначено не для того, чтобы украсить собой столовую, конечно.

Почему «Чёрный квадрат» Малевича - искусство? Не потому, что так трудно нарисовать чёрной краской квадрат, а потому, что в своё время этим удалось шокировать зрителя, потому, что это была остроактуальная насмешка над тотальным увлечением символами в тогдашнем искусстве. В то время как все предлагали пресыщенные символичностью полотна, он предложил антисимвол. Чёрный цвет, как известно, - отсутствие цвета. Квадрат - единственный образ, который в сознании тогдашнего общества не был обременён символическим значением. Я, правда, эту картину не люблю, но она очень хороша для примера. Шок. Вызов эмоций. Насмешка. Искусство без колючек - не искусство. Оно должно чем-то цеплять, вскрывать кожный покров.

А насколько Вы зависимы от читателя? Присматриваетесь ли Вы к его реакции, чтобы что-то изменить? Является ли эта реакция критерием успешности произведения? И пересиливает ли уверенность в собственных силах, если чья-то критика больно бьет? Как вообще относитесь к критике или равнодушию со стороны читателей, когда речь заходит о Ваших произведениях?

Несомненно, я оглядываюсь на читателя. Запланировав конец дилогии, я заранее знала, какая будет реакция. Правда, конечно, не представляла, что она будет НАСТОЛЬКО острой: у меня в блоге творилось чёрти что. Я хочу вовлечь читателя в интересную мне игру - а для меня написание этой дилогии было во многом игрой, интеллектуальной, психологической. Я исследовала реакции читателя в динамике, выкладывая обе повести по главам. Несколько раз слегка изменила сюжет, когда по репликам читателей поняла, что он слишком очевиден, потому что уходит в шаблон. Несколько раз просто приперчила шаблон, потому что менять сюжет не хотела. Однако, несмотря на все требования читателей, Люцию я не воскресила и Лиляну замуж за Батори не отдала. Это противоречило идее, а для меня донести идею было важнее, чем сделать приятно.

Что касается критики, то я её внимательно читаю. Если не согласна с ней, мысленно показываю критику язык или даже у себя в блоге пишу, как этот критик неправ и почему (это редко, правда). Если согласна, принимаю ее во внимание, поскольку это помогает мне развиваться. Но я настолько самоуверенна, что меня критика не сбивает. Я как тот бегемот, который плохо видит, но это не его проблемы. Я просто иду вперёд, важная и самодовольная. У меня в жизни было слишком много реальных бед или просто проблем, чтобы критическое замечание превратилось для меня в катастрофу. Я могу сравнить и расставить приоритеты.

Как бы Вы обозначили жанр своих повестей? И какое определение своему творчеству Вы бы хотели услышать? Что бы заставило Вас сказать: «Да, именно это я и пытаюсь сказать в своих стихах и рассказах, я – именно такая, мои произведения именно такие!"?

Притча. Жанр моих повестей, пожалуй что, притча. У меня столько разных произведений, что моё творчество одним словом не охарактеризуешь.

Что касается повестей… Я часто вижу рецензии, в которых пишут, что моя дилогия - о вампирах и оборотнях. Меня смущает эта ошибка, особенно если ее делают люди, которые вроде бы прочитали повести полностью. Мои повести - о двух типах вампиров, о двух враждующих типах вампиров, одни бессмертные, другие очень смертные. В первой части Ловаш Батори вскоре после знакомства с Лиляной указывает ей на то, что «волки» — не люди. Они же питаются кровью, просто кровью не людей. Откуда такое название? Во-первых, в некоторых балканских регионах «волкулак» - название вовсе не вервольфа, а одной из разновидностей вампиров. Кроме того, это аллюзия на поверья карпатских цыган о том, что волки, обычные волки, вампиров ненавидят и разрывают их на части. В общем, обе мои повести - о вампирах, и точка. Никаких оборотней.

Мне приятно, когда прочитавшие повести люди говорят: «Я словно нырнул, со мной происходили чудеса на дне морском, а потом я вынырнул». Это то ощущение, которое я хотела бы вызвать. Но куда замечательней, когда человек признаётся: «Я понял, что это про нашу жизнь. Здесь, сейчас. Я словно оглянулся и увидел недостатки, проблемы, беды, которые раньше как будто не замечал. Я много думал». А самое самое лучшее, когда после этой фразы человек решил ещё, что надо что-то делать. Правда, эту реакцию вызывает не сама история, а её фон. Я обращалась к очень важным социальным темам, они меня действительно волновали. Признаюсь: меня ужасает наша жизнь. То, что люди ненавидят друг друга, то, что последнее время эту ненависть нагнетают и играют на ней.

Я бы хотела, чтобы человек, прочитав дилогию, пережил свою личную инициацию, своё личное превращение, просветление даже, которое и помогло бы ему понять этот фон.



*Ознакомиться с повестями "Луна, луна, скройся!" и "Волчьим шагом: время для сказок можно здесь и здесь