В каментах к другому конкурсному произведению («Орден» Марины Новиковской) представительница сайта ТруБлад пишет: «тема (Власть вампиров) вкусная, мы как раз мечтали такую видеть конкурсной». То есть, насколько я понимаю, не исключено, что эту тему выберут для какой-то из следующих «Трансильваний». Поэтому хочется остановиться на ней подробнее. Дело в том, что я политолог по образованию. Правда, моя специальность – философия политики, я не знаток политтехнологий. Но кое-какое представление о теме сложилось, и я хочу им немножко поделиться в связи, конкретно, с «литературными исканиями современных авторов».

В фантастике давно стало нормой «создавать свои миры». Похоже, эта тенденция проникает и в мистику. Но, как мне кажется, далеко не все авторы осознают, что координаты в вымышленном мире задают не острые уши, и не острые клыки, и не рога и копыта. А отношения, складывающиеся в социуме в довольно сложном контексте и затрагивающие, в конечном итоге, мировоззрение обитателей «мира», их представления о том, зачем они вообще живут, что можно, что нельзя. На мой взгляд, именно связь между политическим устройством «мира» и духовным обликом героев заслуживает основного внимания.
Думаю, сам по себе интерес к теме политики и власти – закономерная, чтобы не сказать жизненно важная вещь. Нужно понимать, что «рядовой обыватель» с его «личной жизнью» – это в значительной степени продукт макросоциальных процессов, итог развития религии, культуры, экономики на данный исторический момент. В то же время, как мне кажется, многим «рядовым» людям недостаёт понимания, насколько сложен политический организм, насколько непредсказуемы «человеческие ресурсы», сколько факторов может в какой-то момент оказаться решающими или вдруг перестать работать, и почему всё это происходит. Мне кажется, государство – одно из самых мистических явлений в жизни. Все о нём слышали, но никто его не видел. Где оно, государство? Как оно работает? При всём кажущемся идиотизме, это вопросы, на которые нет ответа.
Возвращаясь к рецензируемому роману. Попытка выстроить «вампирский социум» со своими традициями вызывает уважение. Но знаете, что мне напоминает упомянутый «словарь вампирских терминов»? «Утопию» Томаса Мора. Ну или «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы. Или социалистов-утопистов… и так далее. В общем: попытку втиснуть колоссальную по своему масштабу тему («как нам обустроить Россию / вампиров / весь мир…») в сугубо формальную схему, в список должностей.

Что, с моей точки зрения, позволило бы обогатить «вымышленные миры в вампирской литературе»: знакомство авторов с материалами по реальной истории политики, попытка понять, «как на самом деле». Для этого нужно читать: 1) мемуары политиков, 2) журналистские расследования. Навскидку, так просто советую, как рядовой обыватель – другим таким же: загляните, чисто для интереса, в мемуары генерала Коржакова «Борис Ельцин: от рассвета до заката» – о том, что происходило в Кремле в 90-е годы. В книгу «Крёстный отец Кремля: Борис Березовский и разграбление России» журналиста Пола Хлебникова (ныне покойного, точнее убитого). В книгу о чеченских кампаниях «Моя война. Чеченский дневник окопного генерала» генерала Трошева (ныне тоже покойного, впрочем считается, что самолёт упал сам). Или в книгу французского журналиста Тьерри Мейссана «11 сентября 2001 года. Чудовищная махинация», о подрыве башен-близнецов.
Я не призываю верить в каждую публикацию, как в Библию (которая тоже, кстати, всегда была в том числе и политическим инструментом, а история её создания и переводов – отдельная тема, которую можно изучать всю жизнь). Я только хочу сказать, что изучение плюс-минус документальных материалов поможет лучше раскрыть важные вопросы политики и власти, человека и государства, если кто-то планирует затронуть эту тему.

Напоследок – пример хорошей, с моей точки зрения, социальной фантастики, современные романы, где убедительно соединены и социальные темы, и психологизм, и фантастический элемент. Это «Пещера» и «Армагед-дом» супругов Дяченко. Вот на эти книги, ИМХО, и надо равняться при создании «своих вампирских миров»))


Вторую часть рецензии следовало бы озаглавить:
«Симптоматический любовный роман, или Очередной миф о романтичном изнасиловании».
Тем, кто искренне считает, что изнасилование – это романтично: просто закройте эту страницу. Дальше будет мнение, которое покажется вам неромантичным.

Впечатлений столько, что пришлось ввести ещё и подзаголовки.
Итак…

1. «Честно и беспринципно»

Прочитав роман, я осталась в шоке: в чём был прикол, и вообще в чём причина повальной эпидемии романтичных изнасилований в женской литературе? Откуда автор взяла свои представления об отношениях мужчин и женщин – для меня загадка. Сколько автору лет – тоже не поняла. А главное: я так и не разобралась, всё написанное – это шутка или всерьёз?
Предположения возникли следующие. То ли автор не владеет ни темой, ни русским языком, поэтому хотела написать серьёзно, а получилось – дико. Хотелось бы сказать: дико смешно, но мне было дико грустно. Второй вариант: автор действительно считает, что раскрывать такую тему в таком тоне – допустимо? И третье: автор вовсе не собиралась заниматься литературным трудом. Так, набросала водевильчик для развлечения, своего и подруг – но тогда зачем было браться за такую тему?
Стокгольмский синдром – это, мягко говоря, сложное явление. Начать с того, что возникает оно только при самых трагических обстоятельствах, когда людей взяли в заложники или держат в рабстве. В романе есть слова: «Не иначе как Стокгольмский синдром работает... Где-то в сериале слышала, как рассказывали о девушке, которую изнасиловали, а она вместо того, чтобы ненавидеть и гнушаться, даже какие-то чувства начала испытывать к своему экзекутору». Автор, такое впечатление, что ваша осведомлённость о Стокгольмском синдроме – примерно на том же уровне.

Рецензируемый роман симптоматичен в том смысле, что предъявляет, как по списку, полный набор наиболее монструозных, с моей точки зрения, «вампирско-любовных» штампов.
…Насильник, который насилует вовсе не от глубокого презрения к женщине, не потому, что её унижение доставляет ему удовольствие… и не потому, что искренне считает издевательство над женщиной нормой жизни… или заслуженным «наказанием» за «греховность», оправданным его религиозными убеждениями… и не потому, что уверен в собственной безнаказанности… А – внимание!! – от интенсивной духовной жизни, от противоречивых нравственных терзаний!!! Изнасилование потрясло его едва ли не больше, чем жертву!!! Однако пойти заявить на самого себя в полицию он почему-то не поторопился. О том, чтобы найти пострадавшую, попытаться хоть что-то исправить, вообще поинтересоваться её судьбой – даже не задумался. Тонкая, ранимая душа, что тут скажешь.
Дальше – больше. Оказывается, в изнасиловании был виноват не он, а… нет, не жертва, не угадали… а его жена!!! Она его (косвенно) спровоцировала!!!
…Ну конечно, так всегда и бывает… насильников, бедняжечек, провоцируют злые, распутные, подлые бабы из ревности к своим очаровательным, нежным, невинным соперницам в борьбе за такое сокровище: мужчину, не способного и не силящегося отвечать за свои поступки, и тем более преступления.
Радиус поражения романтичного изнасилования увеличивается… и оказывается, что у вампиров, в отличие от людей, это считается серьёзным преступлением, за которое полагается смертная казнь. Причём жертве не нужно ни унижаться на следствии и суде, ни самой бороться за свои права – всевидящее вампирское око само разберётся, кого и за что казнить, причём безошибочно. Но и это ещё не всё.
Изнасилование героини – хотя она никому об этом не рассказывала – подняло целую бурю буквально повсюду. Оно – ни много ни мало – грозит пошатнуть основы вампирского существования, потому что к делу, в одно мгновение прогремевшему по мистической вселенной из края в край, подключилась вся королевская рать охотников из Тибета. Вампиры ищут пострадавшую с собаками, чтобы установить личность преступника. Насильник – тоже, чтобы опередить вампирское следствие (по совету знакомого: сам он, будучи главой клана, до этого не додумался – был в шоке от происшедшего). Героине на работе начальник по собственной инициативе предоставляет отгул, так как она плохо выглядит: упоминается, что график на фирме довольно напряжённый, но понятно также, что начальник неравнодушен. И даже в кабинет врача-венеролога героиню провожают торжественно, как на чёрную мессу.
Что же такое потрясло персонал больницы?.. Оказывается, женщина беременна!!! Кто бы мог подумать?! Хотя вообще-то после изнасилования любой половозрелой женщине перспектива беременности и аборта должна была прийти на ум сразу после мысли о венерических болезнях, а гинекологи за свою карьеру столько подобных случаев видели, что… Господи, да кому нужна очередная жертва изнасилования, автор??? Вы хоть и фантаст, но не настолько же!

Новый виток романтизма возносит нас к выводу, что именно беременность от насильника – то, что нужно для укрепления отношений с любимым мужем........ В этом месте я уже готова была с воем бегать по потолку.
Оказывается, умолчать о том, что муж бесплоден, а ребёнок – от чужого мужика, – это меньший грех, чем аборт… а беременность от насильника ниспослана богом. Да, неисповедимы пути господни… И главное – ко всем этим выводам героиня приходит в считаные минуты. Всего-то и надо было – зайти исповедаться в церковь, о которой до этого годами не вспоминала. В самом деле: не целую жизнь же мучиться над этой темой? Решила рожать – и к стороне!
Между тем герой дня, вернее ночи, после потрясающего изнасилования переживает острые приступы просветления. Беременность оказалась не простая, а золотая: будущим родителям всё сильнее хорошеет, пробуждаются сверхспособности – ещё бы на такой благодатной почве да не взрасти прекрасным цветам. Повествование неумолимо превращается в типичный любовно-детективный иронический хэппенинг. Темы, заявленные в начале, прошли как сон, как утренний туман. У меня нет слов. Естественно, герой мимоходом спасает героиню, на которую уже напал кто-то другой, и она с первого взгляда (в прошлый раз было темно, и она не разглядела) узнаёт в нём мужчину своей мечты.

Контраст между сюжетом и стилем повествования производит очень, очень странное впечатление. И если «поток сознания» героини – юной недалёкой представительницы «офисного планктона» – ещё более-менее органичен (хотя когда недавняя жертва изнасилования вдруг начала на полном серьёзе – без малейших признаков истерики – перечислять достоинства своей косметички и гардероба, у меня, что называется, волосы застыли в жилах), то образ главного героя – не продуман совсем.

По сюжету, ему 70 лет, он давно занимает высокий пост в клане с неспокойной обстановкой, наконец, автор позиционирует вампиров как сугубо рассудочных существ. Но Стас и мыслит, и ведёт себя как малахольный подросток. Возможно, подразумевалось, что из-за его двойственной природы он был эмоциональнее, чем другие вампиры. Но тогда сомнительно выглядят его карьерные успехи. Если эмоциональность считалась в вампирском обществе слабостью, значит, чтобы удержаться на вершине власти, этот недостаток надо было чем-то компенсировать. Даже в обычном, человеческом обществе мужчина, умудрившийся в 23 года получить нервный срыв и впадающий буквально в истерику от элементарного полового акта (за исключением секса с постылой женой), смог бы сделать карьеру только по очень серьёзной протекции, и то недолго бы продержался. Вспомним историю: государи Пётр III, Павел I – очень близкие к психотипу вашего героя личности. Первого устранила жена (Екатерина Великая – к слову о сверхъестественно неумной жене Стаса), второго – собственный сын (Александр I Благословенный). И общество поддержало «ротацию кадров», потому что невозможно стране жить под руководством чудака на букву м, несмотря на традицию наследственной абсолютной монархии (без всяких там турниров).
А если право на руководящий пост официально принято регулярно подтверждать… «Плохой», он же и самый распространённый вариант: человек, «не дотягивающий» до окружающих, компенсирует свою ущербность жестокостью, хитростью и подлостью. Это явно не про Стаса: он неискушён, как сибирский валенок, он не привык следить даже за собственной речью, ничего не знает даже о собственной жене. Второй вариант (редко встречается), «хороший»: человек исправляет свои недостатки благодаря самодисциплине и непрестанному труду, потому что у него есть мощная мотивация – например, служение Богу и / или своему народу. Это и подавно не про Стаса: «романтический герой» слов таких не знает. Его мотивация – «шизофрения, как и было сказано»: о чём он думает? Он боится, что совершённое им преступление спровоцирует войну между вампирами и охотниками? Он боится прослыть среди сородичей извращенцем, покусившимся на нечто совсем уж непривлекательное: какую-то «человечку», и потерять высокий пост? Он понимает, что опустился до недостойного, подлого поступка? Или ему стыдно перед невинной женщиной, которую он унизил? – Разобрать невозможно, что не мешает герою бесхитростно заявить о самом себе: «Я существо мыслящее, а в последние десятилетия еще и мудро мыслящее». Автор, этот и подобные пассажи, в изобилии рассыпанные по тексту, – стёб над героем? Или издевательство над читателем?

Сильное впечатление произвёл «семейный кодекс» вампиров. «У вампиров разводов не наблюдалось уже многие столетия. После того, как произошел странный перелом в процессе нашего размножения. Более того, не так давно развод был внесен в уголовный кодекс и объявлен вне закона. Ослушавшимся грозило наказание. Лишь Келоны были поставлены над этим законом, естественно, по вполне понятным причинам. Было их две. Первая: развод Келона допускался в том случае, если жена не могла родить ни одного ребенка. Вторая: гены жены (здесь должно было фигурировать официальное заключение генетической экспертизы в качестве основания) не были достаточно высокого уровня для того, чтобы производить потомков - будущих приемников своего отца - главы клана». «Но факт остается фактом: во взрослую жизнь вампиры мужского пола всегда вступают по древнему обычаю с проституткой об руку Итак, ночь, а если потребуется и более, как правило, отбивает у вампа любые эмоции относительно того, с кем ложиться в постель По законам вампирского сообщества отношения, а тем более чувства между куртизанкой и вампиром запрещены. Ежели подобное случается куртизанке светит четвертование». «У вампиров подобные случаи принуждения к сексуальным отношениям не были редкостью. Однако воспринимались они совсем по-другому».
Да, именно мужчина, воспитанный на таких высоких нравственных принципах, и способен составить счастье женщины. Всего-то осталось – отбить его у жены, которая, стерва, вертит им как хочет, а он, дурашка, этого не замечает.
В скобках замечу, что в некоторых культурах действительно существовал такой «древний обычай». Например, в Индии в III-V веке н.э. (ориентировочное время создания «Камасутры») куртизанки (рупадживы, в переводе «живущая красотой») и храмовые танцовщицы (дэвадаси, «рабыня бога») изучали 64 «искусства Сарасвати» (по имени богини мудрости): «Публичная женщина, одаренная добрым характером, красотой и другими выигрышными качествами, а также владеющая упомянутыми искусствами получает название ганика, то есть публичная женщина высоких качеств, и ей отводится почетное место в собрании мужчин. Кроме того, ей всегда оказывает уважение царь, ее высоко ценят ученые мужи, каждый ищет ее благосклонности, и она становится объектом всеобщего внимания» («Камасутра»). Молодых принцев и детей вельмож посылали к состарившимся рупадживам для обучения дворцовому этикету.

Изумляют и представления героев о «настоящей любви».
«Что же такого в этом парне? Вроде и ничего особенного, на первый взгляд, во всяком случае. Но вот если подольше мысли цеплялись за него, на меня накатывали совсем неприличные ощущения Поначалу я пыталась отмахиваться, но с каждым разом пульсирующий фонтан истомы внутри живота затмевал доводы рассудка».
«И тут внезапно перед глазами возник образ Стаса, который случайно запрыгнул в мой мир. Я вспоминала его лицо, тело, походку, его низкий, хрипловатый голос, и сама не заметила, как откуда не возьмись меня начала заливать волна желания Я никогда не знала, каково это: по-настоящему захотеть мужчину. Да, я была замужем, да, любила мужа, но, как оказалось теперь, никогда его не хотела. Ни его, ни кого-либо другого. Я попросту не знала, что это за чувство. Страсть. Сильное, захлестывающее желание... Я понимала, что не должна позволять подобному овладевать собой. Что я не вправе думать о ком-то, кроме своего супруга. Но неизведанное дотоле прекрасное ощущение было столь пьянящим, что мне не хотелось его отпускать. И пусть это неправильно, пусть так нельзя, мне было безразлично».
«Вместо того чтобы подумать о том, что я беременна и мне стоит заботиться о ребенке, взгляд Стаса вызвал во мне бурю совсем иных ощущений: пульс застучал учащенно, в глазах начало мутиться, а низ живота заныл с такой силой, что даже затошнило Сколько раз мы с мужем занимались любовью, а ни разу так я не напрягалась. Наверное, потому мне и казалось, что секс - это всего лишь дополнение к основным чувствам. Главное - любить, а физический контакт - это второстепенная вещь. Как же я ошибалась! Впервые в жизни я до чертиков хотела идущего рядом со мной мужчину».
Я теряюсь в догадках. По некоторым признакам складывается впечатление, что книга написана взрослой женщиной. Может быть, автор сознательно придерживается принципа: любовная линия тем лучше, чем больше похожа на фантазии подростка, сексуальный опыт которого сводится к просмотру порнухи – я уж не говорю о каком-то там любовном опыте?..
«"Что ты делаешь?! Ты же замужняя женщина!" - рациональная половина мозга все никак не унималась, а по телу то и дело пробегали волны тепла и истомы. Нет, только не это! Нельзя об этом даже думать! Но так хотелось хотя бы помечтать. Я никогда раньше не задумывалась о том, чтобы чувствовать что-то к другому мужчине. И, наверное, все бы так и продолжалось, если бы не то злоключение в переулке, всколыхнувшее мою жизнь резвее любого торнадо. Я бы никогда ни при каких обстоятельствах не изменила мужу, хоть бы что случилось. Но так было раньше. А теперь, когда я беременна от неизвестного подонка и лгу мужу об этом... В кого я превращаюсь?!»
Сильная психическая травма действительно может вызвать «переоценку ценностей вплоть до полной потери сознания». Вот только один маленький нюанс. Ощущения при этом – далеко не «истома», автор. Как становятся проститутками? А наркоманами? А наркоманами-проститутками? Зачастую – от такой вот «романтики». В перспективе – жизнь по канавам и смерть от передозы. В «лучшем» случае – психдиспансер. Человек не может больше нормально жить, его мучают воспоминания, страхи. Помощи ждать не от кого, общаться трудно, в каждом встречном видится равнодушный изувер. Вы думаете, неадекватные люди, до которых просто невозможно достучаться: наркоманы, серийные маньяки, психически больные женщины, за которыми сиделки дерьмо убирают, – они с Марса, что ли, прилетели? Это, в значительной степени, как раз те и есть, кто пережил подобные «романтические» приключения.

Почему бы не раскрыть глаза на правду? Например, вместо того, чтобы оправдывать изнасилование, изображая его судьбоносной встречей двух родственных душ, задуматься: в чём психологические и социальные причины этого, я не знаю как назвать – явления? О каком отношении к женщинам в обществе это говорит? Проявляется ли данное отношение только в момент «несчастного случая», когда женщина как-то вот так оказалась в неудачное время, в неудачном месте, с нормальным в общем-то – при других, более удачных обстоятельствах – мужчиной? Или это отношение проявляется постоянно, во всём? Ничего, что пропаганда изнасилований повсеместно распространена в масс-культуре, ну взглянуть хоть на «вампирскую» эстетику? Ничего, что в языке существует правило «мужской род по умолчанию», ну вот хоть мы все на этом сайте обращаемся друг к другу «автор», и дальше естественно в мужском роде? Ничего, что в религиозной традиции, восходящей к Пятикнижию (так называемые авраамические религии – иудаизм, христианство, ислам) божественное начало (если называть всё своими именами) прямо отождествляется с мужским, а низменное, греховное – с женским? Это ничего? Как вы считаете, есть какая-то связь между этими, в общем-то, привычными, в общем-то, «мелочами» и, конкретно, с условиями, в которых вам, женщине, предстоит прожить всю жизнь – а ведь другой не будет, по крайней мере если верить тому же Пятикнижию?

Из встретившихся в тексте ляпов больше всего порадовало: «Я всегда считал начальника вамппола моего клана честным и беспринципным вампиром. Во всяком случае, в вопросах, связанных с вампирской справедливостью». Наверное, вы имели в виду: «бескомпромиссным», но для меня это какая-то ключевая оговорка… По-моему, то же самое можно сказать обо всём романе: честный и беспринципный..........

Наверное, все эти «фантастические изнасилования» – закономерное (с медицинской точки зрения) явление. Это и есть тот самый Стокгольмский синдром. Психотерапия для жертв изнасилований среди прочего подразумевает перенастройку на установки типа: «Это не они меня, это я их изнасиловала», «А мне понравилось!» и т.д. Судя по всему, нечто подобное сейчас и происходит в массовом сознании, благо какая-никакая, а эмансипация подвела наконец умы к инсайту, что изнасилование – это позор прежде всего для насильника. Единственное, что меня по-настоящему интересует: когда весь этот кошмар закончится?

Отдельная (ужасающая) песня – женские образы вампирской литературы. В этом смысле данный роман тоже симптоматичен: здесь есть и подлая, двуличная подруга, норовящая увести мужа; и распутная бесчувственная жена героя-очаровашки (это который «насильник поневоле»)… Более того: в итоге оказывается, что обе злодейки – одно и то же лицо!....
Эти типажи настолько распространённы, что невольно возникает вопрос: почему авторессы видят других женщин именно в таком свете? Признаться, напрашивается и (предположительный) ответ: довольно часто человек ждёт от других в первую очередь того, на что способен сам…
Но ведь творчество, литература – это как раз и есть повод подняться над, пусть даже неудачным, жизненным опытом, взглянуть на ситуацию объёмно, оставить в стороне мелочную зависть и ревность, которыми так и веет от всех этих шаблонных соперниц-стерв, собственнические претензии и самовлюблённость, которые большими буквами написаны на высокодуховных насильниках, мужьях-подкаблучниках, ордах докучливых (богатых-красивых-обожающих) поклонников......... Боже мой!...... Сколько ж можно-то, а?.....

Поймите меня правильно, уважаемый(ая) автор! (Блин…)
Мне слишком хорошо известно, что и в Сети, и среди изданных книг, причём не только коммерческих, но и претендующих на «высокую нравственность и глубокую интеллектуальность», есть масса примеров романтизации насилия над женщиной. Поэтому моё мнение относится не только и не столько к вашему произведению, сколько к «старой доброй традиции» преподносить инфантильные, чтобы не сказать клинические, «игры в изнасилование» в качестве идеала отношений.

Хотя к чему я это всё?.. Ясно же, что в мире «романтических» грёз о насильниках-сексапилах, сверхъестественных беременностях и бездушных соперницах-интриганках жить… я не знаю, как это назвать… легко и приятно?

Грустно мне.

И ещё одно… Может, это я какая-то ненормальная? Ну, раз мне всё это кажется ненормальным?

2. Немного о «литературном контексте»

Я понимаю, что пристрастие к садомазохистскому сексу может иметь место, как в реале, так и в литературе. Вспоминается роман Виктории Крейн «Палач» о «болезненной» любви чуть ли не со всеми медицинскими подробностями. Да взять хоть сочинение коллеги по конкурсу Ксении Арахны «Свидание с собой». Классика в жанре «монолог счастливой жертвы» написана ещё в 1954 году, это «История О» Полин Реаж.
На мой взгляд, принципиальное отличие этих произведений от вашего – в том, что там вещи названы своими именами: боль – это боль, садист – это садист. Очевидно, здоровья у персонажей хоть отбавляй, иначе вряд ли бы они так уж наслаждались. Но таковы их (сексуальные? мировоззренческие?) предпочтения: «я наслаждаюсь болью и страхом», «унижение меня возбуждает», «мой возлюбленный – садист, и мне нравится», а нравится это читателю или нет – дело вкуса. Я, например, физиологически затрудняюсь такое читать. Но с литературной точки зрения всё же воспринимаю эти «фантазии» спокойно, потому что тема там раскрыта психологически убедительно, правдиво.
Существенный момент: в той же «Истории О», несмотря на тонкие рассуждения о психологии и философии взаимоотношений, нет ни одной сцены реального насилия, фактически героиня остаётся на оргиях садомазохистов добровольно. Реальное насилие – значительно более сложное явление, чем садомазохистская атрибутика, я уж не говорю о беременности от насильника: на такое даже классики не замахивались, понимая, что их мужская логика надорвётся.
Современная «вампирско-любовная сетемакулатура» пестрит полуграмотными опусами с намёками на какбэ угрозу насилия, но большинство «фантазёрок» всё же осознают границу и оставляют намёк – намёком, угрозу – угрозой, а сверху кладут толстый хэппи-энд. Когда мы видим в романе высоконравственных злодеев, которые на самом деле никому не причиняют вреда, удивительные стечения обстоятельств, благодаря которым героиню пытаются то убить, то изнасиловать, и всякий раз безуспешно, и собственно героиню с гуттаперчевой, как мультяшка, психикой, – мы сразу понимаем, что перед нами – произведение, в котором действуют законы незамысловатой сексуальной фантазии, и оцениваем его соответственно (забываем после того, как перевернули последнюю страницу).
В том случае, когда сюжет приближается к жизненным реалиям, произведение резко меняет жанр. Ваш роман оставляет двойственное впечатление. Дело не в том, что вы не раскрыли тему, а в том, что я так и не поняла: вы пытались это сделать или нет? Если вы планируете творить коммерческое чтиво, то и темы надо выбирать соответствующие. В своё время издательство «Крылов» опубликовало требования к текстам, которые они принимают (жанр – фантастический боевик), там отдельным пунктом шло: «Подругу героя могут убить, но не должны мучить и насиловать». Потому что насилие – слишком сложная тема для авторов, пишущих в развлекательном жанре.
Есть ещё один вариант: попытаться передать какую-то другую, нечеловеческую психологию каких-то других, неземных существ. ИМХО, лучший пример такого подхода – «неоднозначно оцениваемый» фантаст Филип Фармер. Считаю его гением, несмотря на деревянный слог. Чего стоит один только эпизод из книги «Ночь света», когда герой после символического совокупления с невидимой инопланетной богиней начинает испытывать родовые муки, как бы вместе с ней производя на свет очередного местного мессию. Но, честно скажу: кроме Фармера, не знаю ни в России, ни за рубежом ни одного автора, которому оказался бы по силам такой полёт фантазии.

Если вы обращаетесь к серьёзной теме, чтобы привнести в произведение реалистичность и психологизм… Даже не знаю, что посоветовать.

3. Бесы

О трудных темах. Роман Достоевского «Бесы» до сих пор печатается без главы «У Тихона», которую сам писатель считал центральной, ключевой. Там Ставрогин рассказывает старцу Тихону о намерении предать огласке свои преступления и показывает записки и признаниями, в том числе, в изнасиловании малолетней девочки. Редакция журнала сочла тему слишком откровенной и шокирующей и отказалась печатать главу (к слову о неудовлетворённости современных творцов возможностью бесплатно опубликовать что угодно в Сети без всякой цензуры). Вместе с изнасилованной девочкой пришлось выбросить старца Тихона, которого писатель мыслил своего рода идейным антиподом «бесов», образцом смирения и мудрости. Главу можно найти в собраниях сочинений в качестве «приложения / черновика». Пользуясь случаем, позволю себе длинную цитату (вариант текста по Собранию сочинений Достоевского в 30 томах):

«— Вы как будто нарочно грубее хотите представить себя, чем бы желало сердце ваше… — осмеливался всё более и более Тихон. Очевидно, «документ» произвёл на него сильное впечатление.
— «Представить»? — повторяю вам: я не «представлялся» и в особенности не «ломался».

Что же это как не горделивый вызов от виноватого к судье?

я не вижу в вас никакого выражения гадливости или стыда… вы, кажется, не брезгливы!..

более великого и более страшного преступления, как поступок ваш с отроковицей, разумеется, нет и не может быть.

Я заставлю их ещё более ненавидеть меня, вот и только. Так ведь мне же будет легче.
— То есть их ненависть вызовет вашу, и, ненавидя, вам станет легче, чем если бы приняв от них сожаление?
— Вы правы; знаете, — засмеялся он вдруг, — меня, может быть, назовут иезуитом и богомольною ханжой, ха-ха-ха? Ведь так?
— Конечно, будет и такой отзыв.

— Ответьте на вопрос, но искренно, мне одному, только мне: если б кто простил вас за это (Тихон указал на листки), и не то чтоб из тех, кого вы уважаете или боитесь, а незнакомец, человек, которого вы никогда не узнаете, молча, про себя читая вашу страшную исповедь, легче ли бы вам было от этой мысли или всё равно?
— Легче, — ответил Ставрогин вполголоса, опуская глаза. Если бы вы меня простили, мне было бы гораздо легче, — прибавил он неожиданно и полушёпотом.
— С тем, чтоб и вы меня также, — проникнутым голосом промолвил Тихон.
— За что? что вы мне сделали? Ах, да, это монастырская формула?
— За вольная и невольная. Согрешив, каждый человек уже против всех согрешил и каждый человек хоть чем-нибудь в чужом грехе виноват. Греха единичного нет. Я же грешник великий, и, может быть, более вашего.
— Я вам всю правду скажу: я желаю, чтобы вы меня простили, вместе с вами другой, третий, но все — все пусть лучше ненавидят. Но для того желаю, чтобы со смирением перенести…
— А всеобщего сожаления о вас вы не могли бы с тем же смирением перенести?
— Может быть, и не мог бы. Вы очень тонко подхватываете. Но… зачем вы это делаете?
— Чувствую степень вашей искренности и, конечно, много виноват, что не умею подходить к людям. Я всегда в этом чувствовал великий мой недостаток, — искренне и задушевно промолвил Тихон, смотря прямо в глаза Ставрогину. — Я потому только, что мне страшно за вас, — прибавил он, — перед вами почти непроходимая бездна.
— Что не выдержу? что не вынесу со смирением их ненависти?
— Не одной лишь ненависти.
— Чего же ещё?
— Их смеху, — как бы через силу и полушёпотом вырвалось у Тихона.

— Ужас будет повсеместный и, конечно, более фальшивый, чем искренний. Люди боязливы лишь перед тем, что прямо угрожает личным их интересам. Я не про чистые души говорю: те ужаснутся и себя обвинят, но они незаметны будут. Смех же будет всеобщий.
— И прибавьте замечание мыслителя, что в чужой беде всегда есть нечто нам приятное.
— Справедливая мысль.
— Однако же вы… вы-то сами… Я удивляюсь, как дурно вы думаете про людей, как гадливо, — с некоторым видом озлобления произнёс Ставрогин.
— А верите, я более по себе судя сказал, чем про людей! — воскликнул Тихон.

— Итак, вы в одной форме, в слоге, находите смешное? — настаивал Ставрогин.
— И в сущности. Некрасивость убьёт, — прошептал Тихон, опуская глаза.
— Что-с? некрасивость? чего некрасивость?
— Преступления. Есть преступления поистине некрасивые. В преступлениях, каковы бы они ни были, чем более крови, чем более ужаса, тем они внушительнее, так сказать, картиннее; но есть преступления стыдные, позорные, мимо всякого ужаса, так сказать, даже слишком уж не изящные…

— Слушайте, отец Тихон: я хочу простить сам себе, и вот моя главная цель, вся моя цель! — сказал вдруг Ставрогин с мрачным восторгом в глазах. — Я знаю, что только тогда исчезнет видение. Вот почему я и ищу страдания безмерного, сам ищу его. Не пугайте же меня».

Автор, я не сравниваю вас с Достоевским. Но брать в пример надо лучших. Особенно если вы поднимаете сложную тему.

4. Реал
Напоследок… Мы как-то обсуждали с подружкой тему садомазохизма, так вот, у неё есть знакомый мужик, который одно время этим «увлекался». Она его спросила, и он ответил: «Я был в таком аду, какой тебе и не снился».


P.S. Среди произведений начинающих авторов есть масса текстов, которые находятся, с моей точки зрения, значительно ниже уровня всякой критики, там можно только посоветовать литератору, для начала, заглянуть в учебник русского языка за первый класс. Мои замечания по данному роману свидетельствуют только о том, что я восприняла произведение всерьёз и считаю, что автору по силам больше, чем получилось. Также особенности моего отзыва связаны с тем, что при оценке любого текста, на мой взгляд, имеет смысл брать за образец только лучшее, классику, проверенную временем. Да, развлекательные жанры тоже существуют, но чтобы почувствовать их границы, надо иметь в виду весь спектр жанров. К тому же, насколько я понимаю, собственно конкурс «Трансильвания» проходит по принципу: «вампирскую литературу можно поднять до уровня классики». Что ж, это было бы замечательно))