ИСТОРИЯ МИРА, НАПИСАННАЯ ИУДОЙ ИСКАРИОТОМ
(рецензия прот. Михаила Дунайского на роман Тенгиза Гудаева «Прости»)

Ни для кого не секрет, что в последние годы, вернее даже десятилетия, прошедшие с момента распада великой державы, моральный уровень российского общества неуклонно снижается. Свидетельство тому – и популярность различных «эзотерических» учений в стиле «нью-эйдж», пришедших на смену исконно русской вере – православию, и бесконтрольная пропаганда различных противоестественных взглядов и убеждений: мода на «готику», депрессивные аниме-сериалы, сатанизм, гомосексуализм и т.д. Наверное, отчасти беспримерный упадок культуры можно считать закономерной реакцией на господство воинствующего материализма и атеизма в советский период; но складывается впечатление, что усилия современных «творцов» направлены не на возрождение великих русских культурных традиций, а на их окончательное уничтожение и подмену западными масс-культурными пустышками и постмодернистскими играми, означающими, по сути, извращение и полное обессмысливание общечеловеческих ценностей семьи, церкви, государства. Особенно страшно, когда деструктивным целям служат, возможно, сами не понимая того, люди несомненно одарённые, которые могли бы использовать свой талант во благо. Роман Тенгиза Гудаева «Прости» – яркий тому пример.

Литературное мастерство автора не вызывает сомнений. С первых же строк богатые, яркие образы переносят нас в детально воссозданный мир древней Иудеи. Мы вместе с героем (повествование идёт от первого лица) восхищаемся красотой светлой весенней ночи, слышим гром соловьиных трелей, чувствуем густой аромат акаций и роз – как тут не вспомнить многокрасочные страницы «Мастера и Маргариты», а точнее – вымышленного «романа о Пилате».
Но кто этот герой, глубоко переживающий гармонию окружающей ночи, принявший какое-то трудное и важное решение, в истинности которого не сомневается? – Из дальнейшего повествования становится ясно, что мы видим евангельскую историю глазами… Иуды. Причём версия событий какая-то странная, отличающаяся от канонической с точностью до наоборот. Иуда отказался от намерения предать Христа и возвращается в Гефсиманский сад, чтобы раскаяться и попросить у Спасителя прощения…
Конечно, смелость автора вызывает уважение. Затронуть настолько сложную тему, предложить собственную трактовку библейских событий – интересная и крайне трудная задача. Однако следует помнить, что попытки переосмысления Библии вряд ли могут закончиться удачей. Вспоминаются скандально известные романы «Последнее искушение» Никоса Казандзакиса, «Код да Винчи» Дэна Брауна, с их псевдо-историческими и даже откровенно еретическими идеями. Действительно ли авторам удалось «прибавить» что-то к Евангелиям? Может ли писатель, сколь угодно талантливый, «усовершенствовать» боговдохновенные истины Священного Писания? – Думаю, ответ очевиден.
Тем не менее, раскаяние Иуды – отправная точка сюжета и основная тема рецензируемого романа. «Иисус, мой Учитель и друг… Я свято верю, что Ты – Спаситель. И всё же, признаюсь, я вынашивал страшную мысль о предательстве… Пойми, я был убеждён, что грешное человечество не выдержит света Твоей любви, что Твоё божественное милосердие – не для земного мира. Я много страдал от презрения к людям, и они презирали меня в ответ… Но теперь я понимаю, что Ты учил нас верить в спасение для каждой души. Я чуть было сам не посеял великое зло, я хотел отречься от Тебя… Прости» – этими словами главного героя завершается вступительный эпизод, и следующая сцена неожиданно переносит нас в постапокалиптическое будущее Земли.
Причудливое сочетание футуристических и библейских мотивов – одна из особенностей романа; яркий приём, который, впрочем, производит неоднозначное впечатление. Итак, планета, превращённая в радиоактивную пустыню. Мрачный пейзаж: светящиеся дюны, «вязкие, бледно-жёлтые, медно-рыжие тени», над горизонтом «властно раскрыто неподвижно-алое око» остывающего светила. В центре картины – узловатое дерево-мутант, настолько высокое, что крона его «вонзилась в гущу фиолетовых туч» – довольно гротескная аллюзия на обстоятельства самоубийства Иуды.
Повествование идёт уже от третьего лица, и фигура некоего привлекательного молодого мужчины, старательно записывающего что-то в блокнот, выглядит в пустынном пейзаже чужеродным элементом. Его, похоже, не затронули последствия мировой катастрофы; понятно, что именно он – автор сцены с раскаянием Иуды, которое является, по-видимому, его фантазией.
Отложив своё сочинение, герой спускается в подземный бункер, где, подключённый к аппарату искусственного поддержания жизни, без сознания лежит неизвестный юноша. Герой задумчиво смотрит на него, размышляя о его возможной судьбе, – и эпизод вновь неожиданно обрывается.
Здесь уже становится очевиден характерный композиционный приём: роман представляет собой мешанину из обрывочных сцен, относящихся к разным периодам мировой истории, причём то вымышленной, то реальной. От эпизода к эпизоду меняется даже стиль повествования. В следующей сцене мы уже наблюдаем хаос Третьей мировой ядерной войны, уничтожившей человечество – повествование вновь идёт от первого лица, но из контекста ясно, что перед нами – воспоминания того самого юноши, второго человека на земле, выжившего после техногенной катастрофы. История его жизни разворачивается на фоне глобального военного конфликта и постепенного разрушения экологии вследствие ряда опасных научных экспериментов. В конце концов судьба забрасывает героя (имени его мы так и не узнаем) в секретную лабораторию, где на людях проводятся запрещённые медицинские эксперименты.
Анархия, разруха, изменение климата, вырождение человечества… Самое удивительное, что «апокалиптическая» часть романа написана довольно сухим, скупым, отстранённым языком. Такое впечатление, что автор не слишком-то сочувствует своему герою, переживающему весь ужас последних дней цивилизации. Тем более поразительным контрастом выступают сцены «вымышленной истории мира»: написанные в том же стиле, что и «альтернативное Евангелие», они разбивают масштабную панораму мировой войны и в то же время парадоксальным образом перекликаются со зловещими сценами агонии человечества.
«Альтернативная история» – такой же вымысел, как и раскаяние Иуды; она, собственно, продолжает вступительную сцену романа, так как подразумевает, что Христос не был распят. Учение Спасителя распространилось по всей земле и было с благодарностью принято всем человечеством, которое с того момента встало на путь полного духовного и физического преображения. Христос прожил долгую жизнь, путешествуя по миру и совершая чудеса, в корне изменившие жизнь рядового человека – прежде всего в том смысле, что обывателей, «ничем не примечательных» людей не осталось вовсе. В каждой душе раскрылись высшие способности творчества, эгоистические хлопоты и страхи были сметены, как пыль. Обновлённому человечеству открылись тайны вечной молодости и красоты, абсолютного изобилия, гармоничной и цветущей природы, которая для могущественных и мудрых своих детей превратилась из враждебной бури стихий в любимый сад. Тротуары и стены домов для красоты заливают золотом. Преступления на сексуальной почве, нежелательные беременности – не то что забыты, а невозможны физически. Государства существуют постольку, поскольку политика стала добровольным занятием, которое может избрать каждый, кто желает посвятить жизнь служению ближним. Не нужно ни религии, ни церкви – Божественная реальность открыта каждой душе, как если бы небеса разверзлись, являя взору близкую, живую Вечность. В последнем эпизоде «несуществующей истории» планета предстаёт великой душой, блистающей неземной мудростью, поднимающейся в Небесный Иерусалим.
Должен признать, трудно не поддаться обаянию этого видения. Тем более что фантастические, вернее, фантасмагорические картины из жизни «безгрешного» человечества исполнены истинной поэзии и воссозданы автором с явным сопереживанием и любовью.
Однако в чём смысл всей этой причудливой феерии, в которой, впрочем, так же мало истинно христианского, как и в пресловутом «новом Евангелии»?
После воображаемого общечеловеческого вознесения мы возвращаемся в знакомую обстановку. Опустошённая земля; стаи обезумевших птиц мечутся в отравленной атмосфере, яростно терзая друг друга клювами и когтями; подземный бункер с двумя безымянными обитателями.
Наконец находит объяснение принадлежность романа к «вампирскому» жанру: главный герой буднично, при помощи внутривенного катетера выкачивает из бесчувственного юноши кровь и пьёт её. Из мыслей вампира ясно, что он и есть Иуда. Он – единственный бессмертный на земле, а все остальные, прямо или косвенно, – его жертвы. Автор несколько видоизменяет «вампирскую» мифологию: его герой – не только первый, но и единственный вампир на земле, не способный создавать себе подобных. Эта особенность ещё сильнее подчёркивает бесконечное одиночество Иуды и положение изгоя.
Вместе с Иудой мы возвращаемся мыслями к его прошлому. С самого начала это – человек сложной судьбы, за которым по пятам следует дурная слава, хотя ничего плохого он не совершал... Принятый в окружение Христа, он надеется начать новую жизнь, но у медали две стороны, и маленькое сообщество последователей нового учения не стало исключением. Надежды Иуды рушатся с каждым днём: проповедуя любовь к ближнему, Иисус не видит, что творится у него за спиной. Апостолы борются за его внимание как псы за кость, доходит до абсурда: они спорят, кто из них будет первым возле Христа в Царствии Небесном. Появление нового ученика обостряет «конкуренцию»… и постепенно Иуду охватывает желание избавить свято верящего в человеческую доброту Христа от общества лицемеров, которые предают его идеи, возводя себя в ранг благодетелей человечества… а следом приходит и разочарование в жизни, в людях, в учении Спасителя.
Когда он понял весь ужас своего деяния, было поздно. Отныне Иуда – создание, которое веками живет с клеймом предателя. Которого ненавидит весь мир, чьё имя стало нарицательным и ассоциируется с подлостью и продажностью. Его проклятие – это поцелуй, через который он высасывает жизнь других людей, чтобы выжить самому…
Сама по себе идея «Иуда – первый вампир» не нова, но в данном романе вампиризм служит символом отречения от Бога, людей, от самой жизни, совершённого Иудой во время предательства Христа. Единственный бессмертный в мире, Иуда словно несёт на себе тяжесть грехов всего человечества. В своей «вампирской» ипостаси он предстаёт «серым кардиналом», для которого «человеческое стадо» – лишь расходный материал. Сосредоточив в своих руках тайные знания, богатство и власть, он вершит судьбы мира; его называют то Дракулой, то Сен-Жерменом, то Ротшильдом…
Но все, кого он знал, рано или поздно уходят, умирают, кругом только смерть. «Бессмертного» начинает мучить сомнение: куда они исчезают? В небытие? Или к Христу, в Царствие Небесное, и только он, Иуда, лишён вечной жизни? Тогда-то ему и пришла идея написать «альтернативную историю человечества» и таким образом хотя бы в мечтах переселиться в прекрасную высшую реальность…
Между тем человечество шло к гибели, экология разрушалась, и учёные задались целью: создать машины, искусственно поддерживающие жизнь, обеспечивающие абсолютный иммунитет, и в частности, бесконечную регенерацию крови.
Иуда заинтересовался. С практической точки зрения, если человечество действительно вымрет, он тоже умрёт, а он не уверен, что готов предстать перед Творцом, Чьего Сына предал. Иногда он думает, что если бы Бог существовал, то вмешался бы и не позволил распять Христа. Иногда возражает сам себе, что всё-таки именно он, Иуда, а не Творец, виновен в том, что произошло… И, в общем, Иуда боится смерти.
А с другой стороны… у него есть тайная мечта: чтобы на земле появился второй бессмертный, который скрасит его одиночество… И даже если он возненавидит вампира – ведь со своим бессмертием он окажется идеальной, вечной жертвой – в итоге, может быть, простит?..
Скрываясь под личиной «мецената» и влиятельного политика, Иуда спонсировал научные исследования и следил за результатами. Тем временем разразилась Третья Мировая война… В последний момент Иуда успел заполучить из лаборатории одного подопытного и скрыться в бункере.
…Человечество вымерло. Остался только тесный мир, в котором Иуде негде скрыться от своих страшных деяний. Пустота окружающего пейзажа и пустота внутри… Эта пустыня – своеобразное чистилище, где и судья, и палач – воспоминания, разум и собственная совесть.
Возвращаясь мыслями к прошлому, пытаясь исправить содеянное хотя бы в воображаемом мире своего причудливого сочинения, Иуда понимает: как бы ни была велика его вина, всё же пройденный путь ведёт только к признанию ошибки, к раскаянию… но будет ли прощение?
Похищенного юношу Иуда искусственно держит в бессознательном состоянии, не решаясь посмотреть жертве в глаза… И постепенно замечает, что сознание юноши борется и пробуждается. Незнакомец мечется в бреду, и Иуда с ужасом слышит повторяющееся слово: «Почему?» Он начинает опасаться, что если не вернёт «подопытного» в сознание, то юноша умрёт. Но что ему сказать?.. Иуда вообще не знает о нём ничего, даже имени!
Наедине с безымянной и безответной жертвой он впервые за три с лишним тысячи лет осознаёт истинную цену человеческой жизни. И та жизнь, что рядом с ним, воистину бесценна! Устав от своего страшного бессмертия, Иуда хочет быть прощённым если не Богом, если не людьми, то хотя бы этим, последним человеком, с которым остался на краю земли. И его останавливает не столько элементарный риск остаться без пропитания, сколько давнее разочарование в людях. Долгие годы он был изгоем, которого осуждали, не зная истинных мотивов его поступков…
Проклятый Господом за своё деяние, в глубине души Иуда продолжает любить Христа… Но вера в незнакомца, от которого теперь зависит жизнь вампира, становится для Иуды последним испытанием перед раскаянием.
В последней сцене романа Иуда отключает медицинское оборудование и смотрит, как жертва медленно приходит в себя.
Финал остаётся открытым; но нетрудно понять, что автор оставил за скобками слово, вынесенное в заглавие романа.

Прощение Иуды – основная тема, основная идея романа. Автор как бы подразумевает, что даже самое страшное злодеяние в истории человечества может быть понято, прощено – и вроде бы эта «мораль» красиво звучит, но… чему нас учит роман Тенгиза Гудаева? Действительно ли прощению?
На протяжении всей книги мы погружаемся во внутренний мир преступника, предателя, не способного признать свою вину даже перед самим собой. Что его пафосные, вычурные фантазии о «несуществующей истории мира», как не попытка себя обелить, оправдать? Вместо истории великого раскаяния мы получаем историю великого самообмана. О каком прощении Иуды можно говорить, если он, даже оставшись один на краю света, пьёт день за днем кровь невинной жертвы, не способной хоть как-то защититься, и пишет, по сути, никому не нужную книгу с одной единственной целью: сделать вид, что богоотступничества не было?..
Сам по себе пристальный интерес именно к фигуре Иуды выдаёт в авторе скучающего интеллектуала, глубоко равнодушного к базовым истинам христианства.
Прежде всего, напрашиваются параллели с апокрифическим текстом так называемого «Евангелия Иуды», в котором утверждается, что Иуда не был предателем и выдал Христа римлянам по его же просьбе; более того, что один лишь Иуда целиком и полностью понял замысел Христа и своим поцелуем хотел выразить преданность Спасителю. Неслучайно апокриф «Евангелие Иуды» имел хождение именно среди последователей гностической ереси, а отнюдь не в кругу Отцов Церкви.
А тема «альтернативной истории человечества»? Как здесь не упомянуть другое, популярное в среде современных «эзотериков» сочинение – спорный, чтобы не сказать еретический труд «Роза Мира»? Автор этого изобилующего непроизносимыми терминами «трактата», мистик Даниил Андреев, называвший себя «вестником» и «визионёром», заявляет: «О, Христос не должен был умирать – не только насильственной, но и естественной смертью. После многолетней жизни в Энрофе и разрешения тех задач, ради которых Он эту жизнь принял, Его ждала трансформа, а не смерть – преображение всего существа Его и переход Его в Олирну на глазах мира. Будучи завершённой, миссия Христа вызвала бы то, что через два-три столетия на земле вместо государств с их войнами и кровавыми вакханалиями установилась бы идеальная Церковь-Братство». Что ж, влияние новомодных «эзотерических» учений прослеживается в романе Тенгиза Гудаева с очевидностью.
А между тем традиционное христианское прочтение Евангелий однозначно: искупительная жертва и была миссией Сына Божьего на земле, а полное прощение человеческих грехов возможно только с освобождением от оков плоти. Очередная «ревизия» Символа веры ведёт лишь к сомнительным псевдобогословским фантазиям в яркой привлекательной оболочке. Роман «Прости» – не первый подобный случай в истории русской литературы. Той же теме посвящена повесть «Иуда Искариот» Леонида Андреева – типичный пример литературного декаданса. Что касается «Мастера и Маргариты», признавая писательский талант Михаила Булгакова, невозможно не заметить его пристрастие к бесовщине, к любованию злом…
С «романом о дьяволе» Булгакова у рецензируемого романа особенно много общего. Сцены в древней Иудее, претендующие на роль «пятого Евангелия», несут на себе «булгаковский» отпечаток даже по стилю. «Бессмертие в наказание» – ещё один знакомый мотив, правда, на этот раз в игру вступает модный нынче «вампирский» антураж. Прослеживается и своеобразная полемика: если в «Мастере и Маргарите» предпринята попытка воссоздать внутренний мир и мотивы Пилата, то здесь автор выводит в качестве главного героя ещё более одиозного фигуранта библейских событий – Иуду. И это не мелочный легкомысленный предатель (как у Булгакова), а человек, осознанно совершивший богоубийство и пытающийся найти новый смысл жизни, разобраться в глубинных духовных причинах, подтолкнувших его к самому чудовищному злодеянию в истории человечества. К сожалению, «Евангелие от Иуды» в романе Тенгиза Гудаева столь же кощунственно с точки зрения традиционного христианства, как и булгаковское «Евангелие от сатаны».

Художественные достоинства книги неоспоримы. Эпический размах, «многослойное» повествование, чередование ярких, противоречащих друг другу картин действительно оставляют впечатление то возвышенной мечты, то горячечного бреда. Автор ищет одно-единственное слово, которое дало бы ответ на излюбленный вопрос человечества. Вопрос, гложущий многих. Обычное: «Почему?»
Но вот идейный итог романа вызывает сомнения. Стремление по-своему переиначивать Священное Писание, выдумывать оправдание наиболее одиозным, с точки зрения любого христианина, да и просто здравомыслящего человека поступкам, склонность смаковать тему разрушения, в деталях воссоздавать негативные и болезненные проявления психики – всё это признаки, характерные для периодов культурного упадка, когда на фоне кризиса подлинных нравственных ценностей происходит всплеск интереса к разнообразным «нетрадиционным» темам.
Роман Тенгиза Гудаева «Прости» оставляет весьма неоднозначное впечатление. В целом, как рядовой читатель и как сторонник единственного истинно религиозного – то есть православного – мировоззрения, хочу выразить сожаление, что автор, столь одарённый в плане владения художественным словом, растрачивает свой талант на исследование худших сторон человеческой души и пропаганду сомнительных религиозно-философских «откровений».