— Давайте перейдем к более важной теме! — предложила Эрин.
— Да, — кивнула Шони, — Поговорим о новом красавчике!
— Задница у него просто супер! — блаженно зажмурилась Эрин.
— Жаль только, джинсы не приспустил, чтоб мы получше рассмотрели! — добавила Шони.
— Опомнись, Близняшка! Приспущенные джинсы — это отстой. Так ходили придурки, косившие под гангстеров в далекие 90-е, — заметила Эрин.
— Так-то оно так, но мне все-таки очень хочется разглядеть его задницу! — мечтательно протянула Шони и улыбнулась мне. Это был сдержанный, так сказать, походный вариант ее прежней дружеской и открытой улыбки, но, по крайней мере, не иронично-злой оскал, которым она потчевала меня последние пару дней. — Ну, что скажешь, Зои, он красавчик класса Кристиана Бэйла или только Тоби Магуайра?

— У-ве-тси-а-ге-я, впереди страшная опасность.
— Да, знаю. Ты ведь не хочешь этой войны?
— Нет, дочь моя, не хочу. Но я говорю о другой опасности.
— Но раз ты не хочешь войны, почему ты ее не остановишь? Неферет не посмеет тебя ослушаться! Она обязана подчиниться твоей воле! — кричала я, сама не понимая, отчего так разошлась, тем более, что Никс смотрела на меня божественной невозмутимостью. Никс ответила на мой вопрос вопросом:
— Как ты думаешь, какой самый главный дар я вручаю своим детям?
Я изо всех сил задумалась, но в моей голове бешеным калейдоскопом зароились обрывки мыслей и разрозненные догадки.
— Свободу воли! — звонко и уверенно ответила Афродита.
— Совершенно правильно, дочь моя! — улыбнулась Никс. — И вы знаете, что своих даров я обратно не забираю. Дар становится частью личности и, реши я вдруг принудить кого-то к повиновению, лишив однажды врученного дара, я бы уничтожила саму личность.

— Это ты, Отелло? — я подняла глаза от листка на Эрика и захлопала глазами, делая вид, будто его поцелуй меня разбудил.
— Да, Дездемона.
Отпад! Неужели мне придется произнести вслух то, что там дальше? Я судорожно сглотнула, и прохрипела:
— Ты не ляжешь спать?
— Ты перед сном молилась, Дездемона?
Красивое лицо Эрика перекосилось, разом став суровым и страшным, поэтому мне ничего не стоило изобразить смертельный ужас.
— Да, дорогой мой, — быстро прочла я последние слова на листке. Дальше надо было импровизировать.
— Очень хорошо, что ты очистила душу перед тем, что сейчас свершится, — совсем по-современному сказал Эрик, не выходя из образа обезумевшего от ревности Отелло.
— В чем дело? Не понимаю, о чем ты!
Импровизировать оказалось несложно. Я совершенно забыла о классе, жадно ловившем каждое наше слово. Сейчас я видела перед собой лишь Эрика-Отелло и всей душой чувствовала ужас и отчаяние Дездемоны, боявшейся навсегда потерять его.
— Подумай хорошенько! — процедил Эрик сквозь стиснутые зубы. — Если есть, в чем покаяться, проси прощения сейчас. После того, что вот-вот свершится, такой возможности у тебя не
будет!
Его пальцы впились в мое плечо с такой силой, что на нем точно останутся синяки, но я даже бровью не повела. Глядя в синие, когда-то такие знакомые глаза, я искала в них Эрика, которому, надеюсь, я все еще была дорога. Ненужный листок с текстом выпал из моих онемевших пальцев.
— Но я не знаю, что ты хочешь слышать! — вскрикнула я, стараясь не слишком растворяться в образе Дездемоны. В отличие от меня, ей раскаиваться было не в чем.
— Правду! — заорал Эрик, бешено сверкая белками. — Жду, чтобы ты призналась откровенно, что предала меня!