«Пытаюсь отражать европейские ценности в текстах»

Поскольку Вы живете за пределами России, начать хочется со следующих вопросов. Как воспринимается Вами родной язык в чужой языковой среде? Что помогает сохранять его гибкость? Насколько мы понимаем, помимо французского, Вы владеете еще несколькими языками. Пишете ли Вы на них, и если да, то как отличается эти тексты от русскоязычные? Сопровождается ли создание текстов на других языках изменением художественной манеры? Насколько, по Вашему личному опыту, язык меняет мышление, учит замечать новые грани явлений? Сталкивались ли Вы с тем, что какая-то форма или жанр близки одному языку, но не «играют» на другом языке?
Язык воспринимается спокойно, потому что я много общаюсь на русском по интернету и читаю по-русски. Хотя, естественно, французский синтаксис, а подчас и английский, лезет в предложения, иногда туда лезет еще и французская лексика. Что совершенно пошло вразнос, так это пунктуация. На французском, конечно, пишется по-другому и о другом, нежели на русском. Фэнтези, например, на французском пишется плохо, да и читается не лучше. А вот художественная манера у меня во французском «телеграфная», и мне это нравится.

Чужая литературная традиция – свойственно ли Вам такое и как происходит внутренняя эмиграция в нее? Что первопричина – физическая смена места жительства или бегство в чужую культуру? Была ли для Вас смена страны «возвращение», то есть окончательным воссоединением с культурой, которую Вы давно любили и которую воспринимали как свою?
Я все-таки не в литературную традицию сбегала, а в страну. Но естественно, «внешняя» эмиграция началась со внутренней. И да, смена страны скорее ощущалась как возвращение на родину.

Влияет ли Париж на тональность Ваших рассказов? Отражается ли он в них?
Париж сидит у меня в глубине, но это мой внутренний город. Иногда я про него пишу, но вытаскивать его на всеобщее обозрение: «дети, посмотрите налево – дети, посмотрите направо», как это делают, скажем, петербуржские писатели, мне не хочется. Париж лучше всего говорит сам за себя. Влияет ли на тональность – а вот бог ее знает, что на нее влияет.

Есть ли в Ваших произведениях соответствующее разделение – на «европейские» произведения и «русские»?
У меня все произведения европейские в том плане, что я пытаюсь, как могу, каким-то боком отражать европейские ценности в текстах. И все русские, ибо написаны-то на русском.

Если не секрет, чему посвящена Ваша диссертация работа, каково направление исследований?
Ой, ну шо ж вы мне говорите за такую мою боль. Это ж не диссертация, это ж два больших расстройства, как говорят в Одессе. Я ее уже четвертый год пишу, не могу закончить просто потому, что всякий раз за нее садиться – мука. Одно хорошо, пока писала, нахваталась знаний по ирландским революциям. Тема, собственно – отражение Пасхального восстания в ирландской литературе.

Бытует мнение, что фэнтези и вампиры – это не для интеллектуалов. Тем более не для кандидатов наук и преподавателей
Что это, в самом деле, за расовая дискриминация? У вампира столько же прав быть героем произведения, что и у обычного человека. И вдобавок я не интеллектуал. Я вот закончу отвечать на вопросы, пойду в паб, возьму пивка и буду смотреть Барселону с ПСЖ. Бытует мнение, что интеллектуалы и кандидаты наук футбол не смотрят.

Ведь у Вас есть и другие рассказы с вампирскими мотивами? «Без памяти», кажется?
«Без памяти», если когда-нибудь у меня будет много-много времени, я хотела бы расписать в большую вещь. Потому что монстры там мои лично, и я ими горжусь. Они действительно похожи на вампиров, но вместо крови тянут из людей воспоминания, потому что своих у них нет.

Есть ли какие-то пересечения «Нашей крови» с историей реальной, вернее, насколько они намеренны, а насколько случайны? У рассказа сильный польский колорит. Писалось ли с отсылкой на конкретные исторические факты? И имеются ли у Вас польские корни?
Пересечения с реальной историей, конечно, есть, и намеренны они ровно настолько, насколько видно в тексте. А что до польского колорита – ну помните, у Пикассо был «голубой период»? Так вот у меня сейчас польский период. Сколько ни собираю «Мерседес», все равно «Сирена» получается... тьфу, сколько ни пытаюсь писать на другие темы, все равно на горизонте маячит что-нибудь польское. А уж там конкретных исторических фактов – пиши не хочу.
Что до предков – да, есть, только из-за смуты в советской истории никто уже не вспомнит, кто они и откуда. С маминой стороны предки вроде бы из Вильно, с папиной бабушка даже упоминала княжескую фамилию (собственно, Белта – название герба той самой фамилии). Правда, потом бабушка пошла на попятный, и утверждает, что уж князей-то никаких у нас в роду не было :)

При упоминании польской литературы большинство современных писателей вспомнят, пожалуй, только Генрика Сенкевича, Станислава Лема, Иоанну Хмелевскую, Яна Потоцкого, Януша Вишневского. Возможно, театралы еще упомянут Мрожека и Масловскую, да пару лет назад поставили «Курс лечения» по роману Яцека Глэмбского. Что Вы можете сказать о польской литературе? Что в ней есть прекрасного, но не попадающего в поле зрения среднестатистического российского (французского?) читателя?
Я совсем не такой спец по польской литературе, каким хочу показаться :) Сейчас я читаю в основном книги девятнадцатого века, и даже до Элизы Ожешко еще не дошла. Что меня в этой литературе привлекает - прежде всего атмосфера, эти поля, поместья, прекрасные панны и храбрые шляхтичи... А еще, что нравится конкретно у Сенкевича – как он в стертой с карты стране одним пером пытался эту страну восстановить. Если в памяти у многих Речь Посполита – это грозная страна из «Огнем и мечом», так это исключительно заслуга Сенкевича.

Рассказ «Наша кровь» появился на основе другого произведения, пока еще не законченного, насколько можно понять? Можете ли в двух словах рассказать об этом романе?
А в тексте о нем в двух словах и рассказано. Пока что не законченный роман как раз повествует о князе Стефане Белта, еще одном носителе «нашей крови», который с братьями по этой самой крови пытается договориться, чтоб помочь своей стране во время восстания. Осложняет дело то, что он успел стать другом правителю страны, против которой затевается восстание. И поскольку он воспитан обычными людьми, то всячески стремится избежать окончательного превращения в вампира. Кстати, конец еще не написан, поэтому все может обернуться веселее, чем оказалось в «Нашей крови».

В рассказе есть бэкграунд, который своей недосказанностью действует сильнее, чем прямое изложение событий и реалий. Не кажется ли Вам, что такой принцип построения произведения (наличие флешбеков или подобного фона) более выигрышен, задает рассказу глубину? Или Вы действительно воспринимаете «Нашу кровь» как «вбоквелл»?
Мне-то кажется, только читатель обычно требует объяснить ему вот тут и дожевать ему вот там. То, что «Наша кровь» писалась, как вбоквелл, освободило меня от необходимости что-то подробно объяснять, и, смотрю я, рассказу это пошло только на пользу. Я и другие тексты стараюсь так писать, но все-таки в большом романе без «объяснялок» не обойдешься.

При чтении рассказа нет-нет да возникают ассоциации с «Педагогической поэмой» Макаренко. Подразумевалось ли? Смотрели ли Вы какие-то реальные документы о колониях/детдомах для детей врагов народа, лагерных детей, испанских детей и пр.?
А кто из рожденных в СССР, не читал «Поэму» и не смотрел такие документы? Естественно, все просмотренное и прочитанное когда-то пошло в копилку (прибавьте сюда еще Крапивина Владислава Петровича, сами понимаете). Тем более что я тоже работаю со сложными подростками, и иногда буквально приходится играть директора детского дома :)

И в свете Вашего личного опыта, и в свете рассказа – что для Вас такое национальное самосознание?
Ну у вас, доктор, и картинки... то есть вопросы. Вот с одной стороны спокойнее и вовсе без национального самосознания – и конфликтов, и войн было бы меньше. А с другой стороны, это то, без чего человека не будет. Есть глоб-троттеры, которые живут, где хотят, и этим не озабочены. Но в основном человек испытывает необходимость в принадлежности, и его (ну или не его, бывает иногда, аха) страна дает ему эту принадлежность, и влияет на его поступки, менталитет и все, что угодно. Страна со здоровым национальным самосознанием – это спокойная страна. Страна, у которой это самосознание ущемляли – это подросток, которого гнобят родители. И чем дольше ущемляют, чем дольше держат на положении колонии, тем больше времени потом понадобится этой стране – или нации - чтоб начать действовать «по-взрослому». Или же страна начнет «оттягиваться» за все годы, проведенные в состоянии колонии, или же мы получим разрушенную личность. А «личность» страны неизбежно сказывается на личностях, в этой стране проживающих.

Фэнтези и литература о вампирах – как с этим обстоят дела во Франции?
С литературой о вампирах после выхода романа Стефани Майер дело обстоит, как везде: прилавки забросаны литературой в стиле «бит-лит», и подростки ею зачитываются. А фэнтези в основном пишется для детей и юношества. Хотя вот последний роман Мартина пошел на ура.